621516

Повторяя про себя «я не гей», он очень быстро добрался до состояния, когда повторять про себя что угодно уже просто невозможно. Даже когда ты не гей.

И, после всего, было почти привычно смотреть на безразличное лицо Кирилла. Тот вытер губы тыльной стороной запястья и, неумело улыбнувшись, пробормотал:

– Спасибо.

Славик подумал, что с этого момента он просто перестанет удивляться в принципе. Забудет, как это делается, и не будет применять навык в жизни. Может быть, тогда чертова челюсть перестанет отвисать в самый неподходящий момент?

ШЕЛКОПРЯД

Джеймсу было пятнадцать, когда он впервые пришел на Вечеринку. Пригласили, конечно, друзья из компании, с которой Джеймс почти не пересекался. У него была на носу подготовка к экзаменам, а парни зависали с алкоголем в бумажных пакетиках на обочине соседней улицы. Миролюбивые, смешные ребята, готовые перевести бабульку через дорогу в час-пик, по ночам они позволяли себе расслабиться. Джеймс попробовал влиться в этот ритм, и понял, что постепенно взрослеет: работа днем, отдых ночью – так, кажется, говорил отец в детстве? Возможно, он имел в виду что-то свое (здоровый сон, например), но Джеймс придерживался демократических взглядов, поэтому считал, что у каждого свой способ жить.

На Вечеринке (коктейли, девушки топлесс, самодельные косячки, грохот музыки) было весело и легко. Джеймс держался в стороне, но его быстро растормошили вопросами, засыпали комплиментами, и уже через час он сам отплясывал что-то первобытное в толпе, чувствуя единство со всем Человечеством.

– Приходи на следующей неделе! – крикнули они на прощанье. И он, конечно, пришел.

Поступив в местный колледж, Джеймс продолжил следовать заветам родителей. Учился хорошо, иногда выступал с докладами на конференциях, даже в конкурсе на лучшую научную работу среди молодых исследователей занял почетное второе место. Мать радовалась, что Джеймс держит голову на плечах, а отец все спрашивал про девочек, но воспринимать всерьез их болтовню – нет, на такое никто не подписывался. Джеймс иногда думал, что и сами они свою болтовню тоже не воспринимают всерьез. Просто им положено говорить такую муру, а ему – слушать.

От почти невинных развлечений с местными компаниями Джеймс перекинулся на более взрослые варианты. Зачастил в один клуб, разведал там обстановку и, вооружившись пачкой презервативов, пошел терять девственность. Сухо и деловито, что очень понравилось его партнерше, которая визжала от томного: «Я подарю тебе вечность блаженства» и глупо хихикала над детскими шутками про секс. Джеймс строго следовал инструкции, а когда ничего не вышло, вернулся домой, открыл поисковик на лэптопе и погуглил про геев. С геями получилось как-то сразу. Джеймс тяжело вздохнул, выключил свет, довел дело до конца и захрапел, приняв логичное решение: завтра пойдет в другой клуб.

Когда выходил новый фильм про супер-героев, Джеймс думал, что сценаристы каким-то образом подглядывают за ним через скрытые камеры. Днем он был тихим студентом и вел себя очень вежливо, а по ночам переодевался, шел «гулять» и становился совсем другой личностью. Иногда он думал, что очень похож на Бэтмена, иногда сравнивал себя с Джокером, а временами – ни рыба, ни мясо – вспоминал работы посерьезней, где сложно было сказать, кто «хороший», а кто «плохой». Главной была не бредовая, не нужная никому моральная оценка, а фантастически быстрая смена поведения.

– Ты, Джей-Джей, как Мистер Хайд, – сказал ему товарищ по колледжу, Стивен. Они вместе сидели на истории искусств, а пару раз встретились в одном баре. Стивена поразило то, как вел себя «ботаник» Джеймс, а Джей-Джей только ухмыльнулся.

– Просто не люблю мешать джин с тоником, – отозвался «ботаник» и залпом осилил крепкий, пряный напиток.

Мешать он действительно не любил, но дело было вовсе не в коктейлях. Джеймсу невозможно было впарить что-нибудь экстравагантное, когда он был дневной паинькой, а по ночам он не терпел вопросов по учебе или серьезных разговоров о жизни. Как разделил два мира, так и держался, не позволяя одной части проникнуть в другую. В этом он видел залог жизненного успеха, и считал, что ничего хорошего от «золотой середины» не будет. Только опостылевший через пару лет быт.

– Надо жить ярко, – сказал он Стивену, когда тот застал Джеймса в кабинке туалета с парой взрослых амбалов.

Возможно, у других людей были иные представления о яркости, но Джей-Джей видел ее в «качелях», торопливом перепихе за клубом, глубоком минете, регулярной смене любовников и сплетнях, которые крутились вокруг него, как кокон вокруг шелкопряда.

Стивен перестал общаться со своим экстравагантным другом, только просил иногда списать, но Джеймс на него не обижался. Последняя ниточка, связывающая два мира, порвалась, и шелкопряду стало окончательно комфортно.