621516

– Что там с мамой-то? – Михаил красноречиво поставил бутылку в центр стола.

Петя посмотрел на бутылку, на гостя, снова на бутылку, а потом разревелся пуще прежнего.

– Ты… это… ты скажи, жива она хоть? – неловко уточнил, в конце концов, бог, не представляя себе, как в такой ситуации еще можно поступить. Ну не ходить же вокруг да около всю ночь?

Петя часто закивал. Ну, хоть это хорошо. Импровизированные поминки у Михаила всегда выходили не ахти как хорошо. Неловко сочувствовать другим в том, чего сам толком пережить не можешь. После смерти люди обычно умирают, а у него такой привилегии нет – умер, повалялся девять месяцев в утробе матери, и вперед дальше вкалывай.

– Заболела? – Михаил решил идти по шкале от худшего к наименее серьезному.

Петя помотал головой.

Детский сад какой-то.

– Поругались?

Услышав вопрос, Петенька чудно дернулся и посмотрел на Михаила. В глазах застыла боль, слезы еще не высохли.

– Она меня прокляла.

Михаил почувствовал весь абсурд ситуации, переварил заново разговоры про религию и едва не расхохотался. Однако профессиональный долг вынуждал быть терпеливым к чужим вывихам мозга, и богу пришлось покачать головой.

– Знаю, что глупо, – отмахнулся Петя. Вытер слезы рукавом халата, шмыгнул носом. На фоне кота и тараканов та еще картина. – Давай выпьем.

Так вот, еще не выпили, а уже начал на «ты» называть. Михаил про себя отметил, что у Петеньки этот процесс проходил плавно. Должно быть, теперь они с Петрушей лучшие друзья, оттого и панибратство простимо. Точно так же в ресторане, где между ними пролегла пропасть доходов, случился внезапный переход на «вы». Интересный подход к людям, нестандартный.

– Она у нас очень религиозный человек, очень, – после второй «за родителей» начал исповедь Петр. – Все посты, все именины, всё знает, всё соблюдает. Когда мы маленькие были еще, доставало до ужаса. Все ребята в школе едят, что дают, а нам то нельзя, это не бери, от вон того откажись, таскай с собой краюшку хлеба.

– Дети ж не постятся, – вырвалось у Михаила против воли. Несколько лет он даже гордился, что «в тренде», выучил про себя всё, что можно было извлечь из бабского радио.

– Так то обычные дети, а то «мы». Дьявол с ним, я про другое. У нее чтоб какое дурное слово проскочило или чтоб она разозлилась всерьез – это нужно что-то ужасное совершить. Сестра однажды домой пришла в одиннадцать (должна была в девять), подвыпив, мать и то заставила молитву прочесть и отпустила. И это при том, что пить нам строго-настрого! – Петенька потряс перед собой пустой рюмкой.

– Так что там с проклятьем-то? – Михаилу стало интересно, что же так проняло железную леди московских окраин.

– Рассказал, что уволили. Орала, последними словами крыла, соседи и те, наверное, слышали. Кричала, что знать больше не хочет, что рожала зря, что бес попутал с отцом возлечь в неурочный день. Несла такого… я и слов-то некоторых никогда не слышал, – вперемешку с обидой в голосе Петруши звучало неподдельное восхищение. Надо же, маманька-то молодец!

– Да не бери ты в голову, завтра извинится, – отмахнулся Михаил. Он был абсолютно уверен в этом и даже сомневался, а не позвонит ли многогранная маменька прямо ночью, прервав их задушевную беседу.

– Да я знаю, – отмахнулся в ответ Петя. – Ты главного не понимаешь. Давай выпьем.

Они выпили сначала «за правду», а потом тут же для сокращения промежутка между третьей и четвертой.

– Она когда трубку бросила, я сел… вот сюда, – он похлопал по спинке стула, на котором сидел теперь. – И стал думать. Вот она водила нас в церковь, все рассказывала нам про всепрощение, вешала на уши эту лапшу… И что, вот так, за один раз все? Пшик, и нет ничего больше?

Михаил заскучал. Не для того он тащился через всю Москву, разбираясь с хитроумной навигацией наскоро построенных кварталов, чтобы потом увидеть очередное разочарование в себе самом.

– Я ведь к чему веду, – продолжал тем временем начинающий атеист, – ведь если бог есть… Если он есть, разве можно представить себе, что ему есть дело до меня и моей мамаши?

Михаил сдержал улыбку.

– То есть вот смотри, – Петр поставил рядом две пустых рюмки. – Это мы с мамой. – Возле рюмок возникла, как по волшебству, бутылка. – Это бог. И таких вот рюмок тут можно поставить еще хоть сотню. Смысл-то в чем…

Михаилу отчаянно хотелось зевнуть и отойти в уборную, но после этого их зарождающаяся дружба с Петром была бы завершена раньше времени.

– А смысл в том, что ему насрать, верим мы в него или нет, просто он есть, и все. Доказательство существования бога в том, что невозможно доказать его существование, понимаешь? – счастливый Петя уставился на собеседника, буквально сияя изнутри.

Михаил чуть не поперхнулся.

– Не понял, да? – огорчился Петруша. – Вот я беру бога, – он открыл бутылку, – и наливаю в одну рюмку, в другую. И богу насрать, верит в него рюмка или нет. Рюмка может вообще сказать, что она не верит даже в то, что она рюмка. Рюмка может орать на весь стол, что происходящее вокруг – это сон рюмки, но вот он… – Петруша потряс бутылкой. – И ему все равно. Понял?

Михаил неуверенно кивнул.