621516

Обычно к этой минуте сердце Чарльза начинало стучать в груди, как заведенное. Два года назад он возвращался на кухню, доставал из холодильника бутылку виски и разрешал себе пару стаканчиков со льдом. После виски хотелось спать – он забирался в постель и забывался неспокойным, тревожным сном. Иногда приходили кошмары. В такие дни Чарльз снова приходил на кухню и позволял себе третий стаканчик.

Два года назад все изменилось. В тот день, когда он решился сходить на «мероприятие» и заключил контракт с лотом по имени Дезмонд.

Дверь спальни открывалась, и Чарльз исчезал.

С самого первого дня они решили, что ни одного слова не будет произнесено вслух. Чарльз был параноиком до мозга костей, и даже такой компромат – косвенный, возможный только при внутренней прослушке – сбивал его с толку. Дезмонда такое положение дел не смущало, слова никогда не были его сильной стороной.

Чарльз чувствовал руки другого мужчины, уверенные, сильные, и с каждым днем становился немного ближе к тому ощущению спокойствия, которое бывало посещало его в детстве. Не правильно было бы говорить, что он превращается в ребенка или начинает чувствовать себя в другом возрасте. Просто Чарльз никогда в жизни, за исключением совсем ранних лет, не ощущал подобной безопасности.

Дезмонд начинал постепенно, честно признавшись в том, что никогда раньше ему не доводилось делать ничего подобного. Чарльза это устраивало – лишний гонор от собственного «раба» (отличный термин для человека, с которым у тебя действующий договор взаимных обязательств!) мог нервировать.

К счастью, в Дезмонде его не нервировало вообще ничего. Днем они не виделись, и Чарльз имел только общие представления о том, чем занимается «сотрудник» в светлое время суток. Вечерами они были вместе, и за два года Чарльз ни разу не пожалел о потраченных деньгах. И даже о тех, которые придется потратить через год не жалел тоже.

Они разговаривали после. После этого. Никаких терминов, никакой конкретики, никакого, даже случайного, вскользь сказанного слова о том, что происходит в спальне Дезмонда. Шторы задернуты так плотно, что здесь можно поселить вампира и бешеную собаку – им будет уютно и спокойно. Почти как Чарльзу, только тот не болен смертельным заболеванием и не нуждается в крови каждую ночь. Вот и вся разница.

– Мне нравится Макиавелли, – признался однажды Дезмонд. Чарльз представил, как парень, нацепив круглые очки, сидит над старинной работой, и невольно улыбнулся. – Мне нравится у него, что он считает обязательным элементом для хорошего руководителя спонтанность. Это правильно, иначе руководителя может заменить хорошо написанная программа.

Ладонь Дезмонда ложится на плечо Чарльза и он с силой давит вниз, заставляя нанимателя встать на колени.

Разговор обрывается.

Чарльз, не готовый к этому во время разговора, на короткий миг перестает думать. Мысли, которые было пришли в прежнее русло, снова разбегаются, как испуганные выстрелом кролики. Он пытается собрать их в кучу, но ладонь ложится на голову, придавливая Чарльза лицом к полу.

Дезмонд молчит, выполняя их договоренность, но Чарльзу не нужны слова, ему даже не нужно слышать частое дыхание – он и так знает, что сейчас на лице парня застыла улыбка. Эту улыбку он однажды увидел в зеркале – случайно, Дезмонд тогда еще не привык к обстановке комнаты. На следующий день зеркала на стене уже не было, и Чарльз никогда больше не видел плотно сжатых губ и чуть прищуренных глаз, составлявших вместе странную, ни на что не похожую улыбку, для которой у Чарльза не было подходящего названия.

Удовлетворенная? Что, черт возьми, может удовлетворить улыбку?

Чувственная? Нет, это какая-то гейская херня.

Довольная? Да-да, детка, если ты бываешь одинаково доволен от вкусного тортика и минета дорогой проститутки. Довольная – отличное слово.

Сидеть на коленях, нюхая чистящее средство, от которого Дезмонд никак не может отучить домработницу – ох, если бы ему можно было делать с ней хоть половину того, что делает он с Чарльзом! – не слишком приятно. Он слышит противный запах, но ощущение ладони Дезмонда на голове выталкивает вонь на задний план, проходит минута, и он уже может лизать этот пол, нисколько не задумываясь ни о средстве для уборки, ни о том, насколько это унизительно.

Лизать пол ему, впрочем, ни разу не приходилось – Дезмонд нужен был не для этого. Только фрики в отвратительных костюмах, которых Чарльз так боялся встретить на «мероприятии» занимаются подобным. В Дезмонде ему понравилось то единственное качество, которого не хватало для безупречной работы собственному организму – непробиваемая, абсолютная уверенность в собственной правоте. Она не скатилась в нелепый, абсурдный подростковый максимализм, не стала патологией, но сделала Дезмонда цельным человеком, немного упрямым и вспыльчивым, но в остальном приятным и самодостаточным. Так это видел Чарльз.