621516

Чарльз еще раз пробежал взглядом по бумагам. Дело было стоящим – не идеальным, конечно, но все шероховатости Чарльз мог исправить за несколько дней. Кое-где нужно перепроверить информацию, кое-где изменить коэффициенты.

– У тебя есть инвесторы? – Чарльза посетила нехорошая догадка. В его кошелек и раньше лезли тонкие пальчики дружелюбных пассий, но вот уже много лет он никого не подпускал настолько близко.

– Я сам себе инвестор, – пожал плечами Дезмонд. – Мне ведь перепала премия. Когда я соглашался на прежнюю работу, я запросил сумму, которая нужна была мне позарез. Вторую сумму мне дали просто так, надбавкой. И ее вполне хватит на этот проект.

Чарльз оживал – уплетал салат за обе щеки, одновременно проглядывая записи Дезмонда, слушал, как тот рассказывает о своей семье. Теперь это было возможно. Деньги, огромная по меркам среднего класса сумма, ушли на дорогостоящую операцию племяннице. Дезмонд решился на «работу» из чувства долга, понимая, что от него зависит благополучие близкого человека. Чарльз, сбитый с толку свалившейся встречей, разговором, присутствием Дезмонда, чуть не расплакался. Он не понимал, что происходит с ним.

– Мистер Ричмонд, вот мой адрес, я поселился в гостинице на окраине – там хорошие комнаты. Если захотите поучаствовать в моей маленькой авантюре, там номер телефона. Оставлю вам папку – посмотрите на свежую голову. Рад был снова увидеть вас, – Дезмонд протянул руку.

Чарльз ощутил на пальцах знакомое давление, услышал знакомый запах недорогого одеколона, увидел, наконец, самого Дезмонда совсем рядом. И опустил взгляд к полу.

Конечно, он позвонит. Конечно, придет.

– И никакого секса, – прошептал на прощание Дезмонд.

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ РАБОТЫ

В спортивную сумку поместились две пары носков, свитер, шарф от бабушки, кеды, ноутбук, три объектива, альбом со старыми работами, упаковка подаренного в прошлом году чая, кружка с надписью «твАрец» и две сотни десятирублевыми монетками.

Мишаня тащил сумку за спиной, сжимал свободной рукой спрятанный в фирменный чехол «Кенни» и решительным шагом разрезал толпу в направлении метро. Идти ему, в сущности, было некуда, но отработанный за полгода рефлекс тащил к офису.

Возле турникетов Мишаня впервые за свою жизнь всерьез задумался об уровне цен в столице. Четверть финансовых запасов разом перекочевала в жадную машинку пропусков, а сам он начал планомерный спуск вниз. Внутри методично щелкал кнутом внутренний голос: «Не реветь! Не реветь!». Влажные от тщетных попыток глаза жгли смесью пыли и пота – натянуть пуховик в начале зимы надоумили передачи про бездомных, где говорилось, что самое важное – теплая одежда. Мишаня планировал нацепить шарф и свитер тоже, но в последний момент запихнул их в сумку между объективами, чтобы не разбить сокровище.

Через полчаса тряски в вагоне он выбрался на свежий воздух и первым делом расстегнул пуховик. Свежий зимний ветерок залетел под толстовку и создал ощущение свежести, которое бывает после горячей ванны или контрастного душа. Мишаня улыбнулся этому чувству, перехватил поудобней фотоаппарат и сумку, а потом зашагал к знакомой многоэтажке. В запасе было целых десять часов, и нужно было за это время подыскать себе местечко для вещей, организовать ужин на оставшиеся полторы сотни, умыться, по возможности почистить зубы и поспать.

На пропускной, подперев голову кулаком, дремал охранник. Мишаня воспользовался пропуском и дружелюбно улыбнулся камере наблюдения напротив входа. Мало ли, для чего понадобилось честному сотруднику прийти в одиннадцать ночи? Может, у него срочный материал?

Коридоры пустовали, даже вездесущих продажников видно не было, а пара уборщиц из ближнего зарубежья проигнорировала Мишаню. Облегченно вздохнув, он прошел в туалет на седьмом этаже. Здесь приятно пахло свежестью, а три отдельных кабинки обещали максимальную приватность любых возможных процессов. Он втащил сумку, осторожно поставил ее на пол рядом с бачком, закрыл крышкой стульчак, снял куртку, шапку, положил все это сверху, и только потом разжал закостеневшие пальцы правой руки – любимый «Кенни» плавно опустился поверх горы вещей.

– Не реветь, – прошептал Мишаня, оглядывая результат двадцатилетней жизни.

Вышел из кабинки, бережно прикрыв ее на случай, если кто-нибудь все же зайдет в туалет, вывернул холодную воду на полную мощность и запихнул под струю голову, тут же ощутив реальность во всей ее полноте. Слезы, которые вытекли из него, пока ревела вонючая офисная вода, «не считались», как в детстве, когда он мог оказаться «в домике», сложив над головой ладони. Теперь, сколько ни складывай ладони над головой, в домике уже не окажешься, но маленькую поблажку у невидимых наблюдателей выбить, наверное, можно. Он плакал и мысленно разглядывал себя со стороны: какой-то псих моет голову в раковине, мало ли у кого какие причуды. Вовсе даже никто не плачет.