621516

Потом он закрыл кран, вытер лицо одноразовыми полотенцами и посмотрел на себя в зеркало. Там, в идеальной поверхности, отчищенной заботливыми иммигрантками, видно было его обклеенную лоскутами бумаги, опухшую от слез, печальную рожу потомственного славянина. Покрасневшие белки глаз оттеняли голубоватые, светлые-светлые радужки «как у мамы», вздернутый нос и прилипшие ко лбу песочного цвета волосы добавляли образу классической «иванской дурачковости», как он сам любил говорить, если приходилось описывать типаж для рекламы. Кожа покраснела от ледяной воды, и Мишаня, разглядывая портрет, испытывал к самому себе искренне отвращение профессионального толка. Если бы такой урод явился к нему на фотосессию, выгнал бы взашей.

Накатила усталость – он вернулся в кабинку, закрыл ее изнутри и, пристроившись на стульчаке, попытался заснуть. До часа ночи вместо сна приходили неприятные мысли о жизни в коробке из-под холодильника.

Когда он все-таки вспомнил, кто из коллег недавно купил себе холодильник, и решил тем самым вопрос с недвижимостью, накатило подобие дремы, где за ним бегала мать с веником и орала, чтобы не смел воровать чужие стульчаки. Он попытался объяснить, что это общий стульчак, и он его не украл, а просто одолжил на время, но мать была неумолима, поэтому проснулся Мишаня от собственного крика и понял, что приватность нарушена.

– Парень, с тобой там все нормально? – голос показался знакомым.

– Да-да, порядок! – отозвался Мишаня, вышло сонно.

– Ладно, как знаешь, если что, у нас внизу аптека есть, – сказал неизвестный, и Мишаня, уловив характерный акцент, догадался, что за дверью стоял кто-то из непосредственного начальства.

Опознать в офисе рекламного агентства, где Мишаня работал, начальство было нетрудно. Деньги на организацию еще одного креативного помойника в столице выделил малоизвестный в прессе дагестанский миллиардер, а заправлять всем поставил своих дальних родственников. Поговаривали, что генеральный приходился этому миллиардеру каким-то там сватом или троюродным племянником, и это в далеком солнечном Дагестане считалось вроде как очень тесной связью, потому с проверками никто никогда не приезжал, а единственным приветом из вроде бы ближнего зарубежья остался этот вот самый акцент. Вроде как дагестанский. Мишаня его не путал с другими акцентами только из-за того, что из других иммигрантов в офисе работали казахи, но те всегда молчали и протирали пол, в любой, так сказать, непонятной ситуации.

Мысль о том, что начальство чуть не застукало его в туалете с сумкой, спящим на казенном стульчаке, разбудила лучше хорошего чая. Мишаня аккуратно приоткрыл дверь и, убедившись, что никого больше в туалете не было, бочком выбрался из укрытия.

Сумку и пуховик нужно было куда-то пристроить. Мишаня шел по оживающему коридору, шарил взглядом по дверцам и мечтал наткнуться на камеру хранения, которой в офисном здании, конечно же, не было. В конце концов, увлекшись поисками, он не заметил приближение коллеги и наткнулся на Лидочку из отдела пиара, которая размахивала перед собой ногтями. Ногти, накрашенные не успевшим подсохнуть лаком, врезались в единственную Мишанину толстовку, перемазав ее неровными малиновыми штрихами. Лидочка яростно выматерилась, топнула ногой и уставилась на Мишаню суровым взглядом:

– Ты почему с сумкой?

Мысли сделали хитрый кульбит в его голове, поэтому спустя долю секунды он без запинки выдал:

– На выходных с друзьями в поход иду.

– Ага, с друзьями, – фыркнула Лидочка, окинула критическим взглядом испорченный маникюр и пошла дальше, а Мишаня остался посреди коридора, облитый социальными помоями и украшенный малиновым лаком.

«Ага, с друзьями», – раздавалось в голове.

Вроде бы после вчерашнего скандала такая легкая фразочка даже задеть не должна, но по свежим следам она оказалась больнее удара в пах. Мишаня стиснул зубы и почувствовал, что вот-вот разрыдается.

– Чего встал-то? Заблудился?

Он огляделся по сторонам и понял, что почти дошел до родного офиса. Нужно-то было: зайти внутрь, со всеми поздороваться и поддержать легенду о том, что на выходных он отправляется в незабываемый пеший поход по Московской области. Ноги только отказывались идти, приклеились к одному месту и убеждали, что лучше всего – потопать, да разреветься. И чтобы пришла мама, наказала всех плохих людей, а потом купила чупа-чупс и повела в цирк с тиграми и воздушными акробатами.

– Михаил, все нормально?

Игнорировать голос и дальше было вроде как неприлично. Мишаня встретился взглядом с очередным дагестанцем из руководства и кивнул, что он живой. Можно было бы добавить: «Почти», но руководству такое не говорили.

– Пойдем, кофе выпьем, – предложило оно тем временем.

И пока Мишаня переваривал в голове это заманчивое и подозрительное одновременно предложение, руководство схватило его сумку и куртку, отнесло в офис, положило на его кресло, а потом вернулось и протянуло очень задушевно, по-русски:

– Пошли-и-и.