66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

— А как насчет них? — он указал на соседей. — Как ты думаешь, они счастливы иди печальны?

Ну, это снова был простой вопрос! Женщина зажигала новую сигарету, ее пальцы слегка дрожали, глаза были сухи. Он молча ел, мягкими движениями уверенных рук ловко орудуя вилкой и ножом.

— Они печальны, — правильно ответила Эмили. — Определенно печальны, — добавила она, радуясь своей проницательности.

— А чьи это деньги? — он показал глазами на пачку долларов, небрежно лежавшую на столе, ближе к мужчине. Его или ее?

Эмили на минуту задумалась. Мужчина все так же не спеша поглощал свой поздний обед или ранний ужин, дама все так же быстро и нервно курила. Но нет, она не была похожа на содержанку или бедную девушку с русской картины «Неравный брак». Ее надменное лицо, гордый нос и властные бледные губы выдавали принадлежность к аристократическому роду, ее тонкие пальцы даже на расстоянии поражали голубой прозрачностью кожи. Эта дама привыкла только к повиновению. Эмили представился родовой замок где–нибудь на юге Германии, огромный зал, выхоленные бесшумные слуги и сама госпожа, с тем же отрешенным, неподвижным лицом одиноко сидящая за столом...

— Это ее деньги, — сказала Эмили.

Джим одобрительно кивнул в ответ.

— Когда они познакомились? — продолжил он свой допрос.

— Это было давно... — произнесла она. Ей и вправду начинало казаться, что они тысячу лет знакомы. Только вот кто — они?..

— Где они познакомились? — голос его стал строг после ее уклончивого ответа.

— На лыжном курорте в Швейцарии, — быстро заговорила Эмили, стремясь поскорей исправить допущенную ошибку и доказать господину учителю, что она отлично выучила заданный урок.

— Он был лыжным инструктором, — предположил Джим. Голос его смягчился, ученица исправлялась прямо на глазах.

— Он тренировался там к Олимпийским шрам... в Саппоро, — не согласилась Эмили. — И сломал ногу, — отчего–то со злорадством произнесла она. — А она ухаживала за ним.

— А как ее туда занесло?

— Так, — Эмили пожала плечами. — Брала уроки слалома. У богатых свои причуды. Не все же в замке сидеть. Скучища в этих замках, Уидлер.

Он улыбнулся одними глазами.

— Это была любовь с первого взгляда?

Он глядел на нее в упор. Голос его, казалось, дрогнул. Нет, конечно же, это ей показалось. Ученица явно была достойна высшего балла, но в той школе, где преподавал Джим, высших отметок не ставят. Это не принято, признак дурного тона. Потому что никто ничего не знает в совершенстве. Впрочем, может быть, чудо?.. Что ж, тогда он задаст ей этот, самый трудный вопрос. Ответит верно, что почти невозможно — с традицией будет покончено. Собьется, допустит ошибку — вылетит вон, на улицу. В этой школе ошибок не прощают. Никому, даже лучшим, даже самым любимым ученицам. Даже таким, без которых сама эта школа никому даром не нужна. Ну, Эмили!..

— Да, — ответила она.

И поглядела на него с торжеством непуганой девочки. Что, съел, милый? Я знаю все ваши уроки, и не то чтобы они мне безразличны, а просто — пока не нужны. Мулат любит мулатку, а я люблю шоколадку... Но я никогда не забуду вас, господин учитель, клянусь вам! Собственно говоря, мне никого, кроме вас, не надо. Только не теперь. Еще не время. Да и слишком романтично для первой ученицы — крутить роман в Рио. У меня еще нет аттестата зрелости. У меня еще мама. Я еще маленькая, хотя уже очень-очень большая...

Но оказалось, что экзамен совсем не окончен, он продолжается.

— А как она узнала, что это любовь? — спросил он.

— О, это просто, Джим. — У Эмили слегка кружилась голова, пересохло в горле, она сделала маленький судорожный глоток, и снова он внимательно следил за тем, как нежно двигалась вверх-вниз кожа на ее горле.

— Это просто, Джим. — Она вдруг замолчала: это было не просто. Как аристократка узнает о том, что влюбилась? Что она в своем замке знает о любви? Камердинера застукали с горничной и надавали плетей на конюшне, он кряхтел и плакал, горничная бежала в леса, и там, уткнувшись лицом в травы, лежала ничком, горько раскаиваясь. Книжки? Книжки — это не то, их пишут возомнившие о себе журналисты, бессонными ночами изнемогая от жажды славы и денег... Что же тогда?

— А просто она... — подсказал Джим, — просто она испытала такое чувство...

— ...какого никогда прежде не испытывала, — подхватила Эмили, благодарно глядя на Джима, — такое чувство, какого никогда прежде не испытывала. Тут была и жалость к нему, такому сильному и красивому мужчине, беспомощно лежащему на диване... да, почти материнская жалость к нему... и еще что–то, чему названия нет, и внезапное желание... страсть, захлестнувшая ее... она никогда не испытывала ничего подобного.

— Свадебная ночь, Эмили. — Он бросил ей, как бросают шарик. — Расскажи мне об их первой ночи. Куда они пошли?

Эмили наморщила лоб. Куда они пошли? Она села в свой самолет и увезла его к себе в замок? Вот еще... знакомить его с привидениями, с брюхатой горничной, сидеть на холоде за огромным столом под презрительными взглядами настенных предков? Они пошли в отель, как любые нормальные люди. Эмили сама живет в отеле.