66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

— Они пошли в отель, — прошептала она.

Эмили жила в большом отеле.

— Они пошли в большой отель, — сказала она.

Ее отель стоял на берегу.

— Отель стоял на берегу океана, — продолжала она свой рассказ. — Они заказали номер по телефону.

— И все случилось в отеле? — нетерпеливо спросил Джим.

— Да... к сожалению. Отель был когда–то большой и богатый, а в те дни, когда они были вместе, пришел в упадок. В комнате было холодно. Он ненавидел отели. А ей понравилось. Она впервые принадлежала ему... впервые принадлежала мужчине. Она чувствовала себя...

— Как? — Он весь подался вперед, к Эмили, и в глазах его мелькало безумие, как у того дерзкого восхищенного мальчишки, что встретился ей тогда, у лифта, тысячу лет назад.

Как?! Это неправильный вопрос, господин учитель! Его нет в программе! Откуда мне знать, как она себя чувствовала? Мне это, может быть, неинтересно! Эмили почувствовала, что сейчас заплачет. Она не знала ответа. Почувствовала себя счастливой? Эмили и так счастлива. Нет, несчастлива... потому что... Что эта аристократическая дамочка проделывала со своим любимым? Трахалась с ним! Бросала всех своих именитых предков ему под ноги, плакала и кусала подушку, извиваясь в его объятиях... падала в бездну греха. Падала, была в упадке... может быть, что–то в этом роде?

— Она чувствовала себя... по-декадентски, — пробормотала Эмили и покраснела, чувствуя, что сказала глупость.

Он насмешливо глядел на нее.

— Проводим их в комнату?

— Я хотела сказать — по-дилетантски, — поправилась она.

— Это ничего, оговорка по Фрейду. Ну так проследуем за ними в номер?

— Ну... что значит проследуем? Что ты хочешь от меня услышать — что он с ней стал делать?

— Эмили. Я страшно любопытен. Я всю ночь не усну, если ты мне не расскажешь.

— Боюсь, что это уже будет характеризовать меня, а не их.

Это было уже похоже на то, как если бы на уроке биологии учитель попросил ученицу наглядно продемонстрировать строение ее гениталий.

— Эмили! Ты хочешь, чтобы я встал и сам у них спросил об этой первой ночи?

Он говорил как–то странно, томно, расслабленно.

— Нет, ты этого не сделаешь! Пожалуйста, не надо!..

Уидлер встал. Вот он какой, оказывается! Она опять позволила себе забыть обо всех предупреждениях Кло!

— Нет, нет, я должен знать конец рассказа. Что бы там у них ни произошло, это наложило свой отпечаток на них. Навсегда.

— Да не дошли они до той комнаты! — Чтобы остановить его, Эмили ляпнула первое, что пришло в голову, но, может быть, по слову старого поэта, «чем случайней, тем вернее»?

— То есть как не дошли?

— Ты разве не видишь? Ему не нравился отель. — Ей на выручку пришла придуманная сегодня — а казалось, сто лет назад — история о владельце отеля, одиноком мечтателе, и молодой паре, которая съезжает из гостиницы после первой же неудачной ночи.

— Ему не нравился отель? — Джим с удовольствием подхватил неожиданное продолжение. — Он оставил ее, да? Он оставил ее одну в вестибюле. А сам? Представляешь, он выбежал, а она, со своими чувствами, со своими впервые пробудившимися желаниями, чувствуя себя сразу же смешной, старой, ненужной, навязчивой...

О, как он, однако, холодно смотрит на людей! Не дай Бог никому смотреть на себя такими глазами, глазами холодного и жестокого врага. А если он и за собой так же следит со стороны... Нет, Эмили всегда была убеждена, что себя надо любить. Взнуздывать, воспитывать, объезжать, — но любя. Он же, видимо, за людьми и, значит, за собой замечал слишком многое. Поэтому всегда играл, никогда не раскрывался и полагал, что все на свете только делают вид, что живут. Ну что ж. И у меня не слишком женский ум. Посмотрим!

— Она была разгневана, — кивнула Эмили после паузы. — Она хотела... хотела сквитаться с ним. Осмотрелась вокруг. Пустота, холод, мрак... Пустой отель... В холле висит зеркало. Она увидела в нем... позади себя... другого мужчину.

— Слушай! Но не слишком ли это странно — бросить женщину в первую брачную ночь только из–за того, что тебе не понравился отель!

— Господи, да при чем тут отель! Это только предлог. Этот парень проще ее, недостоин ее, как ему кажется. — Эмили прищурилась и уставилась на пару за дальним столиком. Перед аристократкой стояло нетронутое блюдо. По-прежнему. — Не настолько уж он тонок и чувствителен, чтобы из–за отеля сходить с ума. Не в том дело. Просто он захотел убежать, почувствовав себя не на месте. И убежал. Потому что у них, в слаломе, короткая дистанция между желанием и его исполнением.

— А что же она?

— А что ей оставалось делать? Она увидела другого, и ей показалось, что это будет месть. Хотя на самом деле — только заполнение пустоты. Разве мы мстим кому–то, когда нас отвергают и мы выбираем другого? Это не месть, это кислая мина при горькой игре.

— И что же?

— Она дождалась, пока кельнер уйдет спать. Отель пустой и старый, так что вполне естественно, что ночью он может спать, не опасаясь нападений и грабежа. И она уходит к себе, оставив дверь открытой. Тем более, что дверь и не запирается...

— Подожди. А у этой новобрачной кто–нибудь был до этого?