Толпа начала расходится, справедливо полагая, что интересного уже не будет. Поимка купцов утаивших товар дело обыденное, в торговом городе. На наказание купца горожанину и гражданину придти еще можно, посмотреть, как сечь ослушника будут, а на правёж идти это зря время терять. Тем более, что в этом случае купца сами горожане вместе с князем в честном бою и ограбили. Кроме этого было еще одно обстоятельство, заставлявшее новгородцев поспешно уходить с паперти – Владыка новгородский.
Владыка Спиридон по непонятной, большинству новгородцев, причине – человеколюбия, мог приказать возвратить часть награбленного отроку, что якобы соответствует принципам Святого писания. От подобного своевластного толкования Святого писания владыкою, и чтобы потом не платить пеню за разбой, надо было уйти, что новгородцы и сделали, довольно быстро. На прощанье младшенький из отпрысков Озарии Феофелактовича, сказал громко на всю паперть софийскую,
– Прощай, Отрок – отроковица!! – и показал всей троице язык. Слово младшенького отпрыска как-то само приклеилось к друзьям и новгородцы часто их так называли, если хотели обидеть.
Все стояли в тягостном молчании, снося зловещую тишину как заслуженное наказание. Владыка благословил уходящих с паперти новгородцев, устало, опершись на посох, сказал князю,
– Бог миловал. Могло быть и хуже. Всеволода Мстиславича тоже на делёж утром вызывали, а закончили к обедни – изгнанием.
Друзья боялись глаза поднять на Владыку и на князя, так получилось, что их действия могли послужить причиной изгнания князя. Услышав слова владыки все трое вовсе пали духом.
– Что делать далее будешь князь? Ей в Новгороде оставаться нельзя!– продолжил Владыка.
После этих слов все посмотрели на князя, и удивились. Князь, как только началась эта канитель, хранил молчание, и казалось, что совсем не желал принимать участие в происходящем действе. Лишь нахмуренные брови, да вдумчивое выражение лица, показывали, что князь думает. Владыка хотел повторить вопрос, как вдруг девичий плачь, разорвал благоговейную тишину софийской паперти. Все посмотрели в угол, откуда раздались рыдания и увидели, не отрока в кожаной куртке, а молодую слабую и беззащитную девушку, плачущую от стыда и безысходности, и прикрывающую рот ладошкой, что бы в конец не разреветься во весь голос. Все женщины плачут одинаково и по одним и тем же причинам, но здесь в этом святом месте, сейчас молодая женщина не только плакала, она еще и молилась. Молилась в плаче, опершись спиной на стену могилы неизвестного ей святого. Она молилась про себя, стараясь не показать свою мольбу, однако как она не старалась скрыть молитву от этих малознакомых ей людей, сквозь приглушённые рыдания прорывались,
– le bon Dieu64
.–Боженька,– перевёл Василий.
Лёха снял себя плащ из фризского сукна и нежно прикрыл гостью. Рыдания постепенно стали стихать.
–Ты князь, что хочешь, делай, но Отроковицу я не отдам. А эту шалупонь великоновгородскую, еще мой пращур бил, опыт есть, пусть только сунутся со своею росписью, – сказал князю Александру Ярославичу Василий Валентинович Беспалый Колмовчанин.