69 этюдов о русских писателях

25 июля – печальная дата: в 1980 году не стало Владимира Высоцкого. «Белый аист московский на белое небо взлетел,/ Черный аист московский на московскую землю спустился», – написал в те дни Булат Окуджава.

Высоцкий прожил 42 года и еще ровно 7 месяцев (родился 25 января 1938 года). Прожил? Нет, точнее, сгорел. Пролетел огненным метеором и исчез в космическом пространстве, недаром одна из статей о нем называлась «Космический пришелец или избранник Божий?» «Он родился с обнаженной душой», – сказал о Высоцком Роберт Рождественский. Я бы сказал иначе: с огромным сердцем в груди, которое в конечном счете и разорвало поэта. Он это сам чувствовал и просил: «Хоть немного еще постою на краю...» Постоял – и сорвался вниз. С мучительным надрывом порвались «серебряные струны».

Писать о его жизни и творчестве? Пожалуй, уже все написано. Лучше Альфреда Шнитке не скажешь: «Это – гениальный человек, со всеми достоинствами и недостатками гениального человека». Поэтому сузим пространство и поговорим на тему «Русский поэт и Запад». Поэтов и писателей издавна привлекал Запад, «страна священных чудес», как выразился Алексей Хомяков. Пушкин мечтал о Европе, да в ней не побывал. Гоголь с удовольствием жил и творил в Италии. Тютчев, Некрасов, Фет и другие русские поэты неоднократно посещали европейские страны. Жили там. Лечились. Писали лирические страницы о России («Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье», – как справедливо отметил Сергей Есенин). До революции 1917 года съездить на Запад – не составляло ничего трудного (разумеется, для обеспеченных людей), ну, а потом контакты стали затруднены, а затем и вовсе опустился железный занавес – Запад стал запретным плодом. Туда-сюда шастали только дипломаты, партийные функционеры да шпионы. А простым людям – запрет. Шлагбаум, так сказать. Так, дозированный и профильтрованный туризм: «Перед выездом в загранку/ Заполняешь кучу бланков...» И далее у Высоцкого:

А за месяц до вояжа
Инструктаж проходишь даже —
Как там проводить все дни:
Чтоб поменьше безобразий,
А потусторонних связей
Чтобы – ни-ни-ни!

Кто раньше ездил, тот хорошо помнит все эти предзаграничные мытарства с комиссиями, где какой-нибудь партийный маразматик непременно говорил: «А вы на Байкале были? Почему бы вам не съездить туда...»

А как хотелось посмотреть не только Байкал и Сенеж! Всем, кто родился в 30-е и 40-е годы, жителям коммуналок и «системы коридорной» так хотелось увидеть свет. Каждый из нас грезил и мечтал, как Владимир Высоцкий:

Мне казалось, я тоже сходил с кораблей
В эти Токио, Гамбурги, Гавры...

Неисправимый романтик Александр Грин на новом историческом витке, которому явственно виделись алые паруса. Сесть на яхту...

А потом будут Фуджи и порт Кюрасау,
И еще черта в ступе, и бог знает что,
И красивейшей в мире фиорд Мильфорсаун —
Все, куда я ногой не ступал, но зато...

Это «зато» – Таити – пришло позднее. А сначала пришлось хлебать и выслушивать инструкции ответственных товарищей за выезд:

Говорил со мной как с братом
Про коварный зарубеж,
Про поездку к демократам
В польский город Будапешт...

Кто его знает, где этот, действительно, Будапешт? В Польше? В Венгрии? В Японии? Мы там не бывали. И вот эту тоску-печаль «небытия» и невозможности ТАМ побывать прекрасно выразил Владимир Высоцкий:

Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу.
Наверно, я погиб: робею, а потом —
Куда мне до нее – она была в Париже,
И я вчера узнал – не только в ём одном...

В песне автобиографический аспект: она – это Марина Влади, русско-французская русалка, знаменитая кинозвезда 50 – 60-х годов. Двенадцать лет продолжался роман Владимира Высоцкого и Марины Влади, с перерывами, переездами, жизнь «на две страны». Любовь-скандал для обывателей. Любовь-бельмо для властей. Они скрипели зубами, но ничего не могли поделать: слишком звездная была пара, их разлука стала бы международным скандалом. В ход шли злобные слухи и грязные наветы. Высоцкий вынужденно отвечал:

Нет меня, я покинул Расею!
Мои девочки ходят в соплях!
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.

Кто-то вякнул в трамвае на Пресне:
«Нет его – умотал наконец!
Вот и пусть свои чуждые песни
Пишет там про Версальский дворец!»

И мощная концовка-отповедь: