69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой

Пока Алан стоял и спорил с куклой относительно невнесения в декларацию «Изобилия виски», сквозь мое сознание пронеслись видения. Скорее всего не я, а не кто иной, как сам Алан вернулся в Будапешт. Он бродил по Гозсду Удвар, ряду связанных между собой внутренних двориков, расположенных между Добуца и Киралиуца. Архитектура пришла в упадок, однако эти внутренние дворики обладали подлинной атмосферой старого еврейского квартала. Первые этажи зданий все еще использовались как магазины и мастерские, но квартиры выше были пустынны, их окна разбиты. В занятых домах с прилегающими постройками были закрыты ставни. Сгущались сумерки, и шел дождь. Алан двигался неторопливым шагом в запахе протухшего масла. Он изучал старые кирпичи, всматривался в закрытые окна. Из будки ночного сторожа появился манекен, одетый в черный пиджак летчика, сторожевая собака рвалась с поводка, который он держал в своей пластиковой руке. Алан расстегнул ширинку на своих черных «левайсах» и помочился на морду пса. Когда струя мочи ударила в собаку, она растворилась. Я вернулась на таможню, где Алан оспаривал заявление куклы, что Маккензи был антимодернистом, указывая на то, что автор был ранним энтузиастом граммофона. Дадли конфисковал его книги, но позволил нам пройти.

Сон окончился явлением тела Дадли, безжизненно качающегося в водах Дуная. Алан скрывался в тени, и, когда я попыталась сбежать от него, улицы превратились в каменный лабиринт. Алан преследовал меня по продуваемым ветром коридорам, и куда бы я ни забегала, дальнейшему движению препятствовала вода со взболтанной пеной, в которой плавал раскинувший руки Дадли.

Глава 8

Я НЕ ПОМНЮ, когда проснулась, сколько чашек кофе выпила за завтраком и занимались ли мы с Аланом любовью перед тем, как мы встали. Тем не менее я твердо знаю, что он довез меня до университета и ждал в столовой, пока я ходила на консультацию. Сначала мой профессор злился на меня за пропуск занятий, но беседы с Аланом о литературе не прошли даром, так что мне удалось убедить профессора, что я не теряла времени зря. Я представила себе, что он кладет руку на мою ногу и ведет ее вверх под моей юбкой. Такие грезы помогли мне убить время, хотя на самом деле мой научный руководитель был настолько положительным, что даже подумать не мог о возможности изменить своей жене. Наконец я выбралась из офиса моего профессора, и Алан повез меня в супермаркет «Донсайд Теско». Мы заказали в кафе яичницу с беконом и сосиской. Между нами безмолвно сидел Дадли. Мы прошлись по магазину, Алан прихватил пакет с пончиками.

Исчерпав в машине тему моей консультации, в «Теско» мы беседовали о совершенно других вещах. Я предложила посетить все супермаркеты в Абердине и рассматривать эти экскурсии во многом так же, как наши поездки к каменным кругам. Алан утверждал, что будет трудно заниматься сексом в этих магазинах, не имеющих туалетов для покупателей. Я сказала ему, что он не улавливает сути моего предложения, которое было весьма поэтичным, и что он должен был представить себя живущим три тысячи лет спустя и делать вид, что посещает древние руины. Мой спутник сказал: увы, это невозможно, так как материально-техническое обеспечение конструкции супермаркетов не подразумевало такой долговечности. Его ответ был более чем уныл и неубедителен, так что мне в конце концов удалось склонить его к поездке в «Норко» в Киттибрюстере после того, как мы покинем «Теско». Тем временем, пока мы стояли в очереди, чтобы заплатить за пончики, разговор снова пошел о книгах.

Алан настаивал, что, если я хочу продолжить читать современную литературу, от которой он быстро избавлялся, я должна самым серьезным образом рассмотреть «Биографию Томаса Лэнга: роман» Джонатана Бакли. Этот текст, добавил лукаво Алан, просто взывает к тому, чтобы быть охарактеризованным как прекрасное литературное произведение. Облеченный в форму серии писем роман демонстрировал – в манере, отдаленно напоминающей некоторые из эссе из «Письма и различия» Деррида или определенные работы Уиндхэма Льюиса, такие как «Враг звезд», – что человек, желающий достичь истины, должен одновременно вести себя так, будто он отказывается от нее. Не подлежит обсуждению, что язык – сложная и запутанная штука, и честность всегда прячет себя во лжи. Алан превозносил Бакли за сохранение представлений XIX века о литературной глубине, сказав, что, как и в случае со многими знаменитыми модернистами и постмодернистами, проза этого автора была возвратом к более высокому уровню до-модернистской формы.