6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

- Ты просишь невозможного, – наконец спокойно и ровно произнес он ничего не выражающим голосом. Его лицо было странно бледным, почти белым, холодным и непроницаемым, словно выточенным из мутного молочного льда, а в остановившемся взгляде изумрудных глаз, потемневших до такой степени, что они казались черными, светилась пустота. Бездонная, глухая пустота… И боль. – Я понимаю тебя, мама. Но… Я не могу. Просто не могу. Я могу сказать, что прощаю, могу сказать, что не чувствую обиды, но это будут всего лишь слова. Красивая ложь… Я не хочу лгать. Ни тебе, ни ему, но больше всего себе. В моей жизни и так хватает лжи. Не хочу иметь на совести еще одну. Тем более такую осознанную, расчетливую, и, самое главное, совершенно бесполезную. При всех своих недостатках герцог Грандчестер, – Терри назвал его официальным титулом, словно речь шла не об его отце, а о совершенно постороннем для него человеке, с которым он был едва знаком, – далеко не глуп и сразу догадается о моем истинном к нему отношении. В таком случае, к чему заставлять себя лгать? Прости, мама, но я не могу выполнить твою просьбу. Ты можешь простить его, любить его, жить с ним… Я не собираюсь осуждать тебя или мешать тебе. Ты свободная взрослая женщина и вправе поступать, как сочтешь нужным. К тому же, ты – моя мать, и я люблю тебя. Так есть и так будет. И какое бы решение ты ни приняла и как бы ни сложились твои отношения с герцогом, обещаю, это ничего не изменит между тобой и мной. Я рад, что у меня появится младший брат или сестра, я буду любить этого ребенка. Но я не признаю герцога Грандчестера своим отцом и не желаю видеть его. Он уже давно перестал быть мне отцом, и сделал это по своей воле. Ему больше нет места в моей жизни.

Терри решительно поднялся с дивана и шагнул к двери.

- Ты уходишь? – растерянно прошептала Элеонора, глядя, как он надевает шинель.

- Да.

- Я думала, ты останешься ночевать у меня…

- Прости, но… Я хочу побыть один.

Элеонора тоже поднялась с дивана и подошла к сыну.

- Ты сердишься на меня? – тихо спросила она.

Терри обернулся и посмотрел на нее. В его взгляде не было злости, а только спокойная, грустная задумчивость.

- Нет, я не сержусь. По крайней мере, на тебя. Я же сказал, какими бы ни были твои отношения с ним, это ничего не изменит между нами. Просто мне нужно о многом подумать. И будет лучше, если я сделаю это в одиночестве, – он наклонился и быстро коснулся губами ее щеки. – До встречи. И не расстраивайся так. Мы – взрослые мужчины и как-нибудь разберемся между собой, а тебе нельзя волноваться.

Дверь бесшумно закрылась за его спиной. Еще минуту Элеонора молча смотрела на нее, а затем вздохнула и, отвернувшись, подошла к окну. За замерзшим стеклом плескалась непроницаемая чернильная темнота с размазанными мутно-желтыми пятнами фонарей. Чуть наклонившись вперед, Элеонора прижалась лбом к веющему холодом стеклу и закрыла глаза. Она сделала все, что могла, и теперь ей оставалось только ждать и надеяться. Надеяться, что двое мужчин, каждого из которых она любила всем своим сердцем и за каждого из которых, не задумываясь, отдала бы свою жизнь, сумеют понять и простить друг друга.

Поздний вечер того же дня, Бостон.

«И что дальше?»

Лежа на узкой дощатой лежанке и закинув руки за голову, Нил тоскливо рассматривал потолочные балки. На столе ровно и тускло чадила керосиновая лампа, отбрасывая призрачные тени на окружающие предметы, а в обледенелое стекло то и дело бился ветер, скрипел ставнями и, горестно стеная, уносился прочь, растворяясь в темноте. И казалось, что это сама ночь плачет и стучит в окно, умоляя впустить ее. Но Нил не замечал этого. Его лицо было неподвижным, словно каменный лик статуи, а отсутствующий неподвижный взгляд устремлен вверх.

«И что теперь?»