6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

Стиснув кулаки, Элиза молча смотрела на закрытую дверь черным от ярости взглядом. Она никак не ожидала, что ее ненавистная соперница не только так быстро оправится от нанесенного ею смертельного, как она полагала, удара, но ударит в ответ. Да еще и так мастерски болезненно. Несколько минут она была так ошеломлена, что не нашлась, что сказать, а после было уже поздно. Шанталь ушла. Ушла неторопливо, с высоко поднятой головой. Не как поверженная и растоптанная пассия, пойманная на месте преступления и вынужденная скрываться во мраке от посторонних глаз, но как королева. Нет, скорее, как королевская куртизанка, горделиво бросающая в лицо обществу вознесшую ее порочную связь. Несущая свой позор, словно знамя. Словно символ оказанной чести. Символ власти. Ее власти. Власти, которой у нее, Элизы, пока не было и которую она так стремилась заполучить. Господи, как же она ненавидела сейчас эту женщину! Самозабвенно. Яростно. Безоглядно. Почти с упоением. Элизу даже немного удивила сила эмоций, которые она ощущала в этот момент. Она готова была на все, на любой самый низменный и ужасный поступок, чтобы уничтожить эту жалкую ничтожную актрису, стереть с лица земли, словно ее никогда и не было. Время, казалось, застыло. Секунды вяло перетекали одна в другую, словно стремясь продлить ее мучения.

Но спустя несколько минут ценой поистине невероятных усилий ей все же удалось взять себя в руки. Окинув взглядом пустой темный холл, Элиза развернулась и снова направилась в гостиную. Она явилась сюда с намерением поговорить не только с Шанталь, но и с дядюшкой Уильямом. Какая-то часть ее сознания сомневалась в разумности этого шага, услужливо напоминая, как Альберт не любит, когда кто-то вмешивается в его дела. И уж он точно не обрадуется столь беспардонному вмешательству в столь личный и весьма щекотливый вопрос. Даже если это член семьи, действующий из лучших побуждений. Но в эту минуту ей было все равно. Разум отступил под натиском обуревающих ее эмоций. Они насмехались, дразнили, похлестывали, звали к действию. И она готова была рискнуть вызвать недовольство дядюшки.

«Раз терпеливая осада не дала желаемых результатов, возможно, решительные действия изменят ситуацию. В конце концов, что я теряю? Максимум он разозлится и потребует, чтобы я не вмешивалась. Не страшно. Семена уже посеяны и дали всходы. Осталось лишь ждать плодов. А уж я позабочусь, чтобы это были те плоды, которые мне нужны. Я не позволю ему забыть о том, кто она, кем была и как подло обманывала его. Ни на секунду. Я буду растравлять его раны, пока он не выкинет ее из своей жизни. Пока не возненавидит ее. Пока не проклянет ее и не забудет о ней так, словно ее и не было. Я буду лелеять его гнев, его уязвленную гордость, его ненависть, а тем временем постараюсь утешить бедного обманутого дядюшку. Так что пусть злится. Мне это даже на руку. Злость со временем проходит, а вот переступить через гордость, забыть оскорбление – и какое оскорбление! – почти невозможно… Тем более, такому честному и благородному дядюшке Уильям. Именно так! И только так!»

Довольно улыбаясь, Элиза удобно устроилась в кресле с высокой спинкой и принялась ждать.

Пробуждение подкралось незаметно, словно ночной убийца. Зажмурившись, Альберт зарылся лицом в подушку и сдавленно застонал сквозь стиснутые зубы. Он даже припомнить не мог, когда ему в последний раз было так плохо. Тело словно окаменело, а затем разбилось на тысячи мелких кусочков, каждый из которых корчился и вопил от боли. Суставы надсадно ныли, словно их всю ночь выкручивали на дыбе, потом вправляли и снова выкручивали. Голова болела, раскалывалась, как будто кто-то изнутри колотил по ней молотком в бешеной попытке выбраться наружу и, казалось, стоит сделать хоть одно самое маленькой движение, как она взорвется. Во рту было неприятно сухо, а язык казался разбухшим и неподвижным. Отчаянно хотелось пить, но не было сил пошевелиться. Каждое движение требовало неимоверных усилий и растекалось по телу волнами ноющей боли.

«Черт побери, что произошло? – назойливый и резонный вопрос вынырнул из глубин измученного мозга и всплыл на поверхность, отпечатавшись в воспаленном сознании клеймом недоумения и гадкого предчувствия. – С чего это я так надрался? В последний раз такое похмелье у меня было… было… – Альберт собрал в кулак жалкие остатки силы воли, еще теплившиеся в его теле, и, сосредоточившись, попытался вспомнить. – Да, почти десять лет назад, когда я напился впервые! Тогда я пообещал себе, что больше никогда не буду так напиваться. И вот результат! М-да… Есть чем гордиться. Ну, как говорится, в жизни всякое бывает, ни от чего не надо зарекаться. Что же, черт возьми, произошло?»