6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

Он осторожно вытянулся в струнку и попытался расслабиться. Боль немного утихла, милосердно отступив во тьму, а на ее место хлынули воспоминания. Горькие, мучительные, сладостные, безжалостные, яркие, обжигающие гневом, болью, ужасом и наслаждением, ввергающие в пучину отчаянья и стыда. Цветастым калейдоскопом кружились они под опущенными веками, складывались в мозаики и тут же вновь разлетались на осколки под ударами крови, надсадным молотом стучащей в виски.

«Этого не может быть! Я не мог этого сделать! НЕ МОГ! Только не я!!!» – мучительным эхом билось в сердце.

А безжалостная память вновь и вновь услужливо рисовала картины предыдущего дня. Четкие, яркие, со всеми ужасающими подробностями. Альберта замутило, и он несколько раз сухо сглотнул, подавляя тошноту.

«Как я мог?!!»

Ответа не было. В комнате царили темнота и тишина. Превозмогая боль и слабость, Альберт перевернулся на другой бок. Постель была пуста, но смятая подушка и скомканная простыня в ногах кровати ясно свидетельствовали о том, что здесь произошло. Альберт обессилено откинулся на спину и закрыл глаза. Ужас, отчаяние и стыд лавиной обрушились на него, вытесняя боль. Впервые в жизни он, всегда защищавший слабых и помогавший им, оказался по ту сторону решетки. Он стал притеснителем. Он стал тираном. Он, даже не подозревавший, что за зверь таится внутри него, вынужден был взглянуть в лицо этому зверю – и ужаснулся. Ему было жутко стыдно, но стыд не мог изменить того, что произошло.

«Черт!»

Часы мерно тикали, отсчитывая минуты. За окном, украшенным витиеватым морозными узорами, плескалась ночь. Наконец резким рывком Альберт сел на постели, проигнорировав взрыв тупой боли, пронесшийся по телу и раскаленным обручем охвативший голову. Он заставил себя подняться и зажечь лампу, стоящую на ночном столике у кровати. Зажмурив на секунду глаза от ударившего в лицо яркого света, он собрал разбросанную по полу одежду и принялся одеваться.

«Где она? Ушла? Ну, разумеется, ушла! Неужели ты думал, что после того, что ты с ней сделал, она будет лежать рядом и ждать, когда ты проснешься? Может быть, это и к лучшему. Просто не представляю, что бы я мог сделать или сказать ей после всего этого. Плел красивые сказки о любви, а в итоге просто изнасиловал. Пусть она обманывала меня, пусть у нее было много романов и любовников до меня и будут после, но это не меняет сути того, что я сделал. Я не должен был… Черт, как я позволил гневу настолько затмить разум, чтобы решиться на такое? И черт меня дернул напиться! Хотя в тот момент я не соображал, что делаю. Я был в такой ярости, что если бы не напился, то точно или подрался бы с кем-то, или разнес бы что-нибудь. Впрочем, все есть так, как есть. И что дальше? Как давно она ушла? А если недавно? Господи, неужели она отправилась в город пешком? Ночью, в мороз, одна. Боже, только бы с ней ничего не случилось! Я не прощу себе этого. Никогда!»

Одевшись, он подошел к зеркалу и долго всматривался в собственное лицо, словно видел его впервые. В какой-то мере так оно и было. Он смотрел в глаза Уильяма-Альберта Эндри, смиренно глядящего на него из серебряной глубины, а видел чужого человека. Человека, которого он никогда не встречал и совсем не знал. Человека, в глубинах души которого таился жестокий зверь.

«Ну вот, Уильям-Альберт Эндри, вечный праведник, благородный рыцарь и защитник. Ты сбросил маску, показав всем, кто ты есть на самом деле. Такой же, как все. Такой же! Боже, как смешно и глупо. И отвратительно. Мерзко. Ты такой же избалованный богатый аристократ, считающий, что ему принадлежит весь мир только потому, что он родился богатым и знатным. Что ему все дозволено. Ты – отвратительный и мерзкий лгун, Уильям-Альберт. В таком случае, может, она была права, обманув тебя так же, как других? Что? Молчишь? Молчи. Слова ничего не изменят. Смешно, но в итоге ты оказался таким же, как все. Нет, хуже, чем все. В отличие от остальных, преследующих ее из похоти и не скрывающих этого, ты оказался жалким лицемером, прикрывшимся личиной пылкой любви. Все твои клятвы гроша ломаного не стоят! Вот так-то!»

Отвернувшись от зеркала, он подошел к кровати. На белоснежном шелке простыни темнели небольшие пятна.

«Кровь? Неужели она была… девственницей? Не может быть! Скорее всего, ты просто поранил ее, вот и все. М-да… Ну и хорош же ты оказался, Альберт, нечего сказать! Похоже, ты потерпел провал не только как человек и мужчина, но и как любовник. Пожалуй, почище Блэкбурна будешь! А, черт!!!»

Одним яростным движением он сорвал простыню и, скомкав ее, швырнул в угол, чтобы не видеть этих пятен – немого укора и напоминания о происшедшем. Но это не помогло. Каким-то странным образом, пробыв в этих стенах, где ей не принадлежало ни единой вещи и где не осталось и следа ее присутствия, Шанталь осталась здесь навсегда. Словно призрак.

«О, черт!» – мысленно простонал Альберт и, схватив подушку, зарылся в нее лицом. Но предательница-подушка тоже пахла ею. Тем самым тонким, почти неуловимым женским ароматом, присущим ей одной.