– Не надо, прошу вас. – Я в раздражении всплескиваю руками. Рюкзак сползает с плеча на пол. – Почему каждый считает своим долгом дать мне оценку?
Густые брови Гарсии взметнулись вверх. У меня стучит в голове. В классе тишина.
И тут до меня доходит: я только что наорала на учителя. Эхо моего голоса затихает, инстинкт подсказывает, что нужно бежать, но ноги будто свинцом налились, приросли к полу.
– Простите, – хрипло извиняюсь я. – Мне не следовало…
Гарсия вскидывает руку, воцаряется безмолвие, затем дезинфицирует их специальным средством, смывая с ладоней мел.
– Ты позволишь сказать кое-что?
– Как вам будет угодно, – бурчу я.
– Тебе сколько – шестнадцать?
– Семнадцать.
– Семнадцать. Хорошо. – Он кивает на парту в переднем ряду. – Не желаешь присесть?
Я сажусь, глядя на свои руки. Они бело-зеленые в свете флуоресцентных ламп.
Гарсия снимает очки и потирает переносицу.
– Послушай, Кэт… Я не утверждаю, что это твой случай, но когда я был в твоем возрасте, мне казалось, что я зашел в тупик, из которого нет выхода. Я готов был на все. Уехать, сбежать, жить в одиночестве.
То, что он описывал, было мне знакомо, и это странно, поскольку у меня и мысли не возникало уехать из Паломы. Нужно слишком много жизненных сил, чтобы мечтать о чем-то подобном и думать о невообразимо далеком будущем.
– Скоро ты получишь аттестат, – продолжает Гарсия. – До окончания школы осталось меньше двух лет. Между тем… я не требую, чтобы ты ходила с высоко поднятой головой и улыбалась. Просто хочу донести до тебя, что впереди тебя ждут миллионы возможностей. Почему бы тебе уже сейчас не задуматься о том, каким путем ты пойдешь?
У меня дрожат губы.
– По-вашему, я способна сосредоточиться на чем-то столь запредельно далеком? – в отчаянии спрашиваю я. – У меня едва хватает сил продержаться еще один день.
– Так и живи одним днем, – советует он. – Это все, что тебе нужно. Просыпаешься утром и говоришь себе:
Глаза Гарсии, освобожденные от очков, невероятно темные, и в них столько сострадания, что больно смотреть. Убежденность в его голосе всколыхнула нечто плотное и забытое в моей груди.
– Я отпугиваю людей, – тихо признаюсь я.
– В самом деле? – усмехается Гарсия. – Не хотелось бы тебя разочаровывать, но труппа о тебе очень высокого мнения.
– Что?
– На днях после репетиции Эмили сказала мне, что ты ее вдохновляешь. Она же еще только в девятом классе. Ты для нее пример для подражания.
Я едва сдерживаю смех. Добрая тихая Эмили считает, что
– Это вопрос времени, – возражаю я. – Даже если кто-то и жаждет моего общества, в конечном счете поймет, что я не стою его усилий.
– Почему ты так думаешь?
Я собираюсь объяснить ему, что мы с Оливией отдалились друг от друга, но осекаюсь. Мы ведь с сестрой перестали находить общий язык не по ее инициативе – это меня тошнит от людей, а не ее. С тех пор, как мама уехала…
Точно! Это она считает, что на меня не стоит тратить силы и время. Знакомые холодные щупальца сдавили грудь. Миновало два с половиной года, а боль не проходит.
Я поднимаю глаза на Гарсию.
– Не знаю почему, – отвечаю я, нарушая затянувшееся молчание. – Просто думаю, и все.
– Кэт, – мягко произносит он, – ты не заслуживаешь одиночества.
Я так крепко вцепляюсь в пластиковое сиденье, что пальцы немеют.
Гарсия пристально смотрит на меня, потом откидывается на стуле и снова надевает очки. Проходит долгая минута. В конце концов я с трудом встаю, поднимаю с пола рюкзак и иду к выходу. На пороге бросаю взгляд через плечо.
– Увидимся на репетиции, – говорит Гарсия.
– Да. – Я едва слышу сама себя.
Ноги несут меня прочь. Я иду по коридору и выхожу во двор. Ошеломленная, стою на ледяном ветру под ослепительным солнцем.
И чувствую себя живой как никогда.
Оливия Скотт
В конце обеденного перерыва я вбегаю в кабинет мистера Гарсии. Через десять минут начнется наша презентация.
Мэтт уже сдвигает парты.
– Привет, – здоровается он.
– Привет. – Я закрываю дверь. – Где Гарсия?
– У учителей какое-то собрание. – Мэтт ставит на место последнюю парту и кладет на нее карточку с надписью:
– По поводу? – спрашиваю я, кнопками пришпиливая плакат к классной доске.
– Очевидно, теперь начнут допрашивать учителей, что…
– Бессмысленно, – заканчиваю я. – На что рассчитывает Тернер? Что кто-то из педагогов донесет на себя только потому, что ему или ей задали несколько вопросов?
– Да уж, действительно.