8 ключей к целостности, наполненной надеждой. Инструменты для исцеления от душевных ран

Бо́льшую часть своей взрослой жизни я прожила с ужасающими воспоминаниями о том, как жестоко со мной обращались в детстве. Тем не менее даже до того, как эти воспоминания всплыли во всей своей полноте, у меня были повторяющиеся, навязчивые сны на ту же тему: о том, что меня преследуют и никто не хочет мне помочь, или о том, что меня ударили и изнасиловали, но я не могу кричать, поэтому те, кто находится рядом, кого я вижу, не замечают, что со мной произошло. Я часто просыпалась, пытаясь обрести голос и издать хоть звук. Как и Персефоной, мной владело безысходное чувство одиночества; сколько бы людей ни было вокруг меня, помочь не мог никто. В худших из этих повторяющихся снов в самых разных сценах варьировалась одна и та же глубинная дилемма.

Мне тепло и уютно в роскошной пенной ванне, успокаивающей уставшее тело. Голова покоится на краю старомодной ванны на ножках; прохладная фарфоровая поверхность поддерживает мою шею, а на груди, прямо у сердца, танцуют пузырьки, щекоча кожу. Я умиротворена и довольна. И вдруг я выпрямляюсь и сажусь в ванне, широко раскрыв глаза от шока и ужаса. «О НЕТ!» – мысленно кричу, плотно сжав губы, как будто боюсь позволить ужасной правде вырваться наружу. Внезапно я вспоминаю, что убила кого-то и каким-то образом заблокировала эти воспоминания. Я знаю, что больше никогда не забуду этого. И теперь, когда я все помню, как жить дальше, даже если больше никто не узнает? Теперь, когда я знаю, что совершила эту ужасную вещь, как мне жить с собой?

Всякий раз, когда мне снился один из этих снов, содержание его было невыносимым. Тяжелые сны заполонили мою повседневную жизнь, усиливая чувство, что со мной что-то не так. Всплыв на поверхность, воспоминания ворвались быстро и яростно. Их тревожный характер заставил меня сначала бросить им вызов: как вообще столь шокирующие вещи могут быть правдой? Где были мои родители и все остальные, когда это происходило? И почему мне никто не помог? Как в классической схеме с жертвами насилия, я принимала на себя ответственность и обвиняла себя. Почему эти мысли приходили мне в голову? И если это было правдой, почему я ничего не сделала, чтобы остановить насилие, когда оно происходило?

И опять жизнь сама дала мне идеальные ответы на эти давнишние вопросы. Когда мы встаем на путь исцеления, жизнь складывается так, что все, нужное для облегчения исцеления, приходит само. Я работала со многими клиентами в качестве лицензированного духовного наставника, и никогда еще ко мне не приходило столько людей с аналогичными проблемами. В течение всего пары месяцев у меня появилось пять новых клиентов, и ВСЕ рассказали мне одну и ту же историю – о сексуальном и ритуальном насилии в католической церкви. Некоторые из их историй были еще ужаснее моей. Эти люди выросли в разных концах страны, воспитывались в разных приходах и школах, но обращение с ними было одинаковым.

Я сидела и слушала, как на первом же сеансе они раскрывали душу, и в кульминационный момент беседы сразу же направила их к другому профессионалу. Я была убеждена, что на том этапе своего исцеления, на котором я тогда находилась, я не самый лучший помощник им. Я молчала, никогда не делясь своими демонами. Тем не менее в конце сеанса с пятым клиентом подняла глаза к небу и заявила: «Хорошо. Я ПОНЯЛА! Не присылайте мне больше этих людей». Слушая о чужих бедах и ранах и глядя на их внешнее проявление, я поняла, что нужно принять свои собственные. И решительно взялась за исцеление себя.

Почему я была «жертвой»?

Любители поиздеваться над детьми часто выбирают легкую добычу и заводят отношения с застенчивым ребенком или с тем, которого не принимают остальные (изгоем), заставляя их думать, будто они особенные. Но я-то, наоборот, была общительной отличницей и пользовалась успехом. Иногда я удивляюсь, почему выбрали меня. В детстве я была совершенно бесстрашной: есть фотография, на которой я с Сантой, мне тогда три или четыре года, и вид у меня весьма уверенный. Честно говоря, напуганным выглядит как раз Санта. Я могла бы со многим справиться! Итак, почему же я стала мишенью?

Непонятно также, почему я никому не рассказывала о том, что происходит. Ведь в детстве я определенно была откровенной. Но никак не могла сказать отцу, потому что тогда он убьет священника и сядет в тюрьму. Спустя годы, когда я все-таки поделилась с отцом, его слова подтвердили мои подозрения. Я не могла сказать и матери, потому что она была набожной католичкой и, как и все остальные члены моей большой семьи, думала, что священники просто неспособны ни на что дурное. Ведь священники – это посланники Божьи. Слову священника наверняка поверили больше, чем моему: оно было сродни Евангелию.

Помню, однажды я все-таки принялась угрожать, что расскажу. Меня не выгнали, просто в коридоре начальной школы состоялся напряженный разговор.