813

– Да нет, это я кретин. Тут подлинные письма! Она сохранила их, чтобы в подходящий момент шантажировать императора. А те, которые я отдал, подделка, очевидно, они были переписаны ею самой или каким-то сообщником и оставлены на виду для меня… А я попался, как простофиля! Черт возьми, стоит вмешаться женщине…

Кроме писем в бумажнике была лишь одна фотография. Он взглянул на нее. То была его фотография.

– Две фотографии… Массье и моя… тех, кого она, безусловно, любила больше всех… Ибо она меня любила… Странной любовью, сотканной из восхищения авантюристом, каковым я являюсь, человеком, в одиночку сокрушившим семерых бандитов, которым она поручила одолеть меня. Странная любовь! Я ощутил ее трепет в тот день, когда рассказал Долорес о своей грандиозной мечте всемогущества! Тогда у нее и вправду появилась мысль пожертвовать Пьером Ледюком и подчинить свою мечту моей. Если бы не случай с зеркалом, она покорилась бы. Но она испугалась. Я подобрался к истине. Ради ее спасения требовалась моя смерть, и она на это решилась.

Несколько раз он задумчиво повторил:

– И все-таки она меня любила… Да, она любила меня, как любили меня другие… другие, которым я тоже принес несчастье… Увы! Все те, кто любит меня, умирают… И эта тоже мертва, задушенная мною… Так стоит ли жить?..

И он тихонько повторил:

– Стоит ли жить? Не лучше ли присоединиться к ним, ко всем этим женщинам, которые меня любили?.. И которые умерли из-за своей любви, Соня, Раймонда, Клотильда Дестанж, мисс Кларк?..

Он уложил рядом два трупа, накрыл их одним покрывалом, сел за стол и написал:

«Я восторжествовал над всем, и я побежден. Я дошел до цели и пал. Судьба сильнее меня… И той, которую я любил, больше нет. Я тоже умираю».

Он поставил подпись: «Арсен Люпен».

Запечатав письмо, он поместил его в бутыль, которую выбросил в окно на рыхлую землю цветника.

Потом он сложил на полу огромную кучу из старых газет, соломы и стружки, за которыми сходил на кухню.

Сверху полил ее керосином.

Затем зажег свечу, которую бросил в стружку.

Сразу же занялся огонь, и побежали языки пламени, стремительные, жаркие, трескучие.

– В путь, – сказал Люпен, – шале из дерева, вспыхнет как спичка. И когда подоспеют из деревни, пока сломают ограду, добегут до этой части парка… слишком поздно! Найдут пепел, два обуглившихся трупа и неподалеку, в бутыли, мою записку… Прощай, Люпен! Добрые люди, похороните меня без церемоний… Катафалк бедняков… Ни цветов, ни венков… Скромный крест и такая эпитафия:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

АРСЕН ЛЮПЕН, АВАНТЮРИСТ

Дойдя до крепостной стены, он взобрался на нее и, оглянувшись, увидел взметнувшееся в небо пламя…

В Париж он возвращался пешком, с блуждающим взглядом, с отчаянием в сердце, сломленный судьбой.

И крестьяне удивлялись при виде этого путника, платившего банкнотами за свои грошовые трапезы.

Однажды вечером в глухом лесу на него напали три вора с большой дороги. Ударами палки он едва не прикончил их…

Неделю он провел в какой-то придорожной гостинице. Он не знал, куда податься… Что делать? За что зацепиться? Жизнь покидала его. Ему не хотелось больше жить… ему не хотелось больше жить…

– Это ты!

Госпожа Эрнемон, дрожащая, испуганная, мертвенно-бледная, стояла в маленькой комнатке виллы в Гарше, широко раскрыв глаза, глядя на возникшее перед ней видение.

Люпен!.. Это был Люпен!

– Ты! – молвила она. – Ты!.. Но в газетах писали…

Он грустно улыбнулся.

– Да, я умер.

– Но как же так… как же так… – простодушно повторяла она.

– Ты хочешь сказать, что если я умер, то мне здесь нечего делать. Поверь, Виктория, у меня для этого серьезные причины.

– Как ты изменился! – участливо сказала она.

– Кое-какие мелкие разочарования… Но с этим покончено. Послушай, Женевьева здесь?

Внезапно разъярившись, она набросилась на него:

– Оставь ее наконец, слышишь? А-а, на этот раз я ее не отпущу. Она вернулась измученная и такая бледная, встревоженная, она едва приходит в себя. Ты оставишь ее в покое, клянусь тебе.

Он крепко сжал плечо старой женщины.

– Я хочу… ты слышишь… хочу поговорить с ней.

– Нет.

– Я поговорю с ней.

– Нет.

Он оттолкнул ее, но она снова встала перед ним, скрестив руки: