813

Он поднялся, увидел свою разбитую машину, толпившихся вокруг Октава людей и прыгнул в такси.

– Площадь Бово, министерство внутренних дел… Двадцать франков чаевых.

Устроившись в глубине автомобиля, он не унимался:

– Ну нет, он не умрет! Нет, тысячу раз нет, не будет этого на моей совести! Довольно того, что я был игрушкой этой женщины и как мальчишка угодил в ее сети… Хватит! Никаких промашек! Я заставил арестовать этого несчастного… Осудить на смерть… Я подвел его к подножию эшафота… Но он не взойдет на него!.. Ни за что! А если взойдет, мне останется лишь пустить себе пулю в лоб!

Они приближались к городской черте. Люпен наклонился:

– Еще двадцать франков, водитель, если ты не остановишься.

У самой городской черты он крикнул:

– Служба безопасности!

Они проехали.

– Да не сбавляй скорость, черт возьми! – взвыл Люпен. – Быстрее!.. Еще быстрее! Ты боишься задеть старух? Так дави их. Я оплачу издержки.

Через несколько минут они прибыли в министерство на площади Бово.

Люпен торопливо пересек двор и поднялся по ступенькам парадной лестницы. В приемной было полно народа. Он написал на листке бумаги «Князь Сернин» и, отведя в угол одного служащего, сказал ему:

– Это я, Люпен. Ты ведь меня знаешь? Я обеспечил тебе это место, хорошую пенсию, не так ли? Так вот, ты проведешь меня немедленно. На, передай записку. Я прошу только об этом. Председатель поблагодарит тебя, можешь не сомневаться… Я тоже… Да ступай же, дурак! Валангле ожидает меня…

Через десять секунд Валангле сам появился на пороге своего кабинета и произнес:

– Пригласите «князя».

Люпен поспешил войти, быстро закрыл дверь и, не дав председателю раскрыть рта, торопливо заговорил:

– Нет, никаких фраз, вы не можете арестовать меня… Это означало бы погубить себя и скомпрометировать императора… Нет… речь не о том. Так вот. Мальреш невиновен. Я нашел настоящего преступника… Это Долорес Кессельбах. Она мертва. У меня неоспоримые доказательства. Сомнений быть не может. Это она…

Он умолк. Валангле, казалось, ничего не понимал.

– Но послушайте, господин председатель, необходимо спасти Мальреша… Подумайте сами… судебная ошибка!.. Падет голова невиновного!.. Распорядитесь… Дополнительные сведения… да мало ли что?.. Только скорее, время не ждет.

Валангле внимательно посмотрел на него, потом подошел к столу, взял какую-то газету и протянул ему, указав пальцем на одну статью.

Взглянув на заголовок, Люпен прочитал:

Казнь чудовища. Сегодня утром приведена в исполнение смертная казнь Луи де Мальреша…

Люпен не дочитал статью. Ошеломленный, подавленный, он с отчаянным стоном рухнул в кресло.

Сколько времени провел он так? Очутившись на улице, Люпен не смог бы этого сказать. Он помнил лишь глубокое молчание, потом будто бы снова видел Валангле, склонившегося над ним и опрыскивавшего его холодной водой, но главное, ему вспоминался глухой голос председателя, который шептал:

– Послушайте… об этом не следует говорить, не так ли? Невиновный, такое возможно, я не говорю ничего против… Но к чему разоблачения? Скандал? Одна судебная ошибка может иметь огромные последствия. Стоит ли оно того? Реабилитация? Зачем? Он даже не был осужден под своим именем. На публичное поругание было отдано имя Мальреш… То есть как раз имя виновной… Так в чем дело?

И, подталкивая понемногу Люпена к двери, он говорил ему:

– Ступайте… Возвращайтесь туда… Сделайте так, чтобы труп исчез… И чтобы не осталось следов, ясно? Ни малейшего следа всей этой истории… Я ведь могу на вас рассчитывать, правда?

И Люпен возвращался туда. Возвращался, как автомат, потому что ему приказали поступить таким образом, а своей воли у него больше не было.

На вокзале он провел в ожидании не один час. Машинально поел, взял билет и расположился в купе.

Спал он плохо, голова горела, его мучили кошмары, в промежутках смутного пробуждения он пытался понять, почему Массье не защищался.

«Это был безумец… наверняка… полусумасшедший… Он знал ее раньше… и она отравила ему жизнь… помутила его рассудок… Так не лучше ли умереть… Стоит ли защищаться?»

Объяснение удовлетворило его лишь наполовину, и он пообещал себе рано или поздно прояснить эту загадку и узнать точно, какую роль играл Массье в жизни Долорес. Но какое это имело значение теперь! Четко вырисовывался единственный факт: безумие Массье, и Люпен упорно повторял себе:

«Это был безумец… Этот Массье наверняка был сумасшедшим. Впрочем, все эти Массье – семейство сумасшедших…»

Он бредил, путая ослабевшим умом имена.

Однако когда он сошел на вокзале Брюггена, свежий утренний воздух прояснил его сознание. Внезапно все вещи стали выглядеть по-другому, и он воскликнул:

– Что ж, в конце-то концов, тем хуже! Он должен был протестовать… Я тут ни при чем… Он сам убил себя… В этой истории он всего лишь статист… Он погиб… Я сожалею… Но что поделаешь!

Люпена вновь обуревала жажда деятельности. И хотя его терзало и мучило это преступление, виновником которого он, несмотря ни на что, сознавал себя, взгляд его устремлялся к будущему.