813

– Которая состоит в том, чтобы вы заменили меня в моих расследованиях относительно проекта господина Кессельбаха и, главное, обнаружили господина Стейнвега, немецкого подданного, похищенного и незаконно лишенного свободы покойным бароном Альтенхаймом.

– Это еще что за история?

– Эта история из тех, которые я хранил в тайне, когда был… или, скорее, считал себя господином Ленорманом. Часть ее происходила в моем кабинете, тут, поблизости, и Вебер должен отчасти быть в курсе. В двух словах: старик Стейнвег знает правду о таинственном проекте, осуществить который стремился господин Кессельбах, а Альтенхайм, который тоже преследовал эту цель, спрятал господина Стейнвега.

– Так просто людей не спрятать. Этот Стейнвег должен ведь где-то быть.

– Разумеется.

– И вы знаете, где он?

– Да.

– Любопытно было бы…

– В доме двадцать девять по улице вилла Дюпон.

Господин Вебер пожал плечами.

– Значит, у Альтенхайма? В особняке, где он жил?

– Да.

– Какая глупость! Разве можно этому верить! В кармане барона я нашел его адрес. Час спустя особняк был занят моими людьми!

Люпен с облегчением вздохнул:

– А-а, хорошая новость! Я-то опасался вмешательства сообщника, того, до которого я не смог добраться, и второго похищения Стейнвега. Слуги?

– Ушли!

– Да, их, верно, предупредил телефонный звонок того, другого. Но Стейнвег там.

Господин Вебер вышел из себя:

– Но там никого не было, говорю же вам, что мои люди не покидали особняк.

– Господин помощник начальника Уголовной полиции, я даю лично вам поручение произвести обыск в особняке на улице вилла Дюпон… Завтра вы представите мне отчет о результатах вашего обыска.

Господин Вебер снова пожал плечами и, не обращая внимания на дерзость Люпена, отвечал:

– У меня есть более неотложные дела…

– Господин помощник начальника Уголовной полиции, нет ничего более срочного. Если вы будете медлить, все мои планы рухнут. Старик Стейнвег не заговорит никогда.

– Почему?

– Потому что умрет с голода, если через день, – самое большее через два – вы не принесете ему еды.

III

– Это серьезно… Очень серьезно… – прошептал господин Формери. – К несчастью…

Он улыбнулся.

– К несчастью, ваше откровение грешит большим недостатком.

– И каким же?

– Дело в том, господин Люпен, что все это надувательство… А что вы хотите? Я начинаю разбираться в ваших трюках, и чем более непонятными они мне кажутся, тем больше я им не доверяю.

– Идиот, – проворчал Люпен.

Господин Формери встал.

– Ну вот, дело сделано. Как видите, это был чисто формальный допрос, расстановка двух дуэлянтов. Теперь, когда шпаги обнажены, нам недостает лишь непременного свидетеля этих обменов ударами, вашего адвоката.

– Вот как! Это необходимо?

– Необходимо.

– Заставить работать одного из мэтров адвокатуры в ожидании дебатов… настолько маловероятных?

– Так надо.

– В таком случае я выбираю мэтра Кембеля.

– Председателя коллегии адвокатов. В добрый час, вы получите отличную защиту.

Так закончилось это первое заседание. Спускаясь по лестнице «Мышеловки» между двумя Дудвилями, арестант короткими фразами требовательно произнес:

– Следите за домом Женевьевы… постоянно четыре человека… За госпожой Кессельбах тоже… Они обе под угрозой. Будут производить обыск на улице вилла Дюпон… присутствуйте там. Если найдут Стейнвега, постарайтесь, чтобы он молчал… при надобности немного припугните.

– Когда вы будете на свободе, патрон?

– Пока ничего не поделаешь… Впрочем, это не к спеху… Я отдыхаю.

Внизу его встретили солдаты муниципальной гвардии, окружившие автомобиль.

– Домой, ребята, – воскликнул Люпен, – и поживее. Ровно в два часа у меня свидание с самим собой.

Переезд прошел без происшествий.

Вернувшись в свою камеру, Люпен написал длинное письмо с подробнейшими инструкциями братьям Дудвиль и два других письма.

Одно из них Женевьеве:

Женевьева, теперь вы знаете, кто я, и поймете, почему я скрыл от вас имя того, кто дважды уносил вас, совсем маленькой, на руках.

Женевьева, я был другом вашей матери, далеким другом, о двойной жизни которого она не знала, но на которого считала возможным положиться. И вот почему перед смертью она написала мне несколько слов, умоляя заботиться о вас.

Хоть и будучи недостойным вашего уважения, Женевьева, я останусь верен этому зароку. Не изгоняйте меня насовсем из вашего сердца.

Арсен Люпен

Другое письмо было адресовано госпоже Кессельбах.