813

Люпен настаивал, с большой нежностью взяв ее за руку и ласковым голосом расспрашивая о том времени, когда она была еще в разуме, о ее дедушке, о воспоминаниях, которые могла пробудить в ней детская жизнь на свободе среди величественных руин замка.

Безучастная, с застывшим взглядом, Изильда безмолвствовала, хотя, возможно, и была взволнованна, однако волнение не могло пробудить ее дремлющий ум.

Люпен попросил карандаш и бумагу. Карандашом он написал на чистом листе «813».

Граф опять улыбнулся.

– А-а! Что вызвало у вас смех? – раздраженно воскликнул Люпен.

– Ничего… ничего… Мне интересно… очень интересно…

Девушка взглянула на листок, который ей протягивали, и с рассеянным видом отвернулась.

– Не получается, – насмешливо произнес граф.

Люпен написал буквы «Апоон».

Все то же невнимание Изильды.

Люпен не бросил своих попыток и стал чертить в несколько приемов все те же буквы, но каждый раз оставлял между ними интервалы, которые менялись. И каждый раз зорко следил за лицом девушки.

Она не шелохнулась, глаза ее были прикованы к бумаге с безразличием, которое ничто, казалось, не в силах возмутить.

Но вдруг она схватила карандаш, вырвала из рук Люпена последний листок и, словно под воздействием внезапного озарения, вписала две буквы «Л» в промежутке, оставленном Люпеном.

Тот вздрогнул.

Образовалось слово: «Аполлон».

Между тем Изильда не выпускала из рук ни карандаш, ни листок и судорожно сжатыми пальцами, с напряженным выражением лица пыталась подчинить свою руку неуверенному велению своего бедного мозга.

Люпен ждал, охваченный дрожью.

Как одержимая, она быстро написала одно слово – «Диана».

– Еще слово!.. Другое слово! – с жаром попросил он.

Вцепившись в карандаш, Изильда сломала грифель, написала обломком большое «Ю» и в изнеможении бросила карандаш.

– Еще слово! Так надо! – приказал Люпен, схватив ее за руку.

Но по ее глазам, снова безучастным, он понял, что та мимолетная вспышка восприимчивости больше не повторится.

– Пошли отсюда, – сказал он.

Люпен уже удалялся, когда она бросилась бежать и преградила ему дорогу. Он остановился.

– Чего ты хочешь?

Она протянула открытую ладонь.

– Как! Денег? Это в ее привычках, просить милостыню? – обратился он к графу.

– Нет, – ответил тот, – и я не могу понять…

Изильда достала из кармана две золотые монетки, радостно постукивая ими друг о друга.

Люпен осмотрел их.

То были французские монеты, совсем новенькие, с указанием года выпуска.

– Где ты это взяла? – с волнением воскликнул Люпен. – Французские монеты! Кто тебе их дал?.. И когда?.. Сегодня? Говори!.. Отвечай!

Он пожал плечами.

– Какой же я дурак! Как будто она может мне ответить!.. Дорогой граф, прошу вас одолжить мне сорок марок… Спасибо… Держи, Изильда, это тебе…

Она взяла обе монетки и, сжав их в ладони вместе с двумя другими, позвенела ими, а потом, протянув руку, показала на развалины дворца эпохи Возрождения – казалось, ее жест особо выделял левое крыло и верхушку этого крыла.

Было ли это машинальное движение или следовало рассматривать его как благодарность за две золотые монетки?

Он взглянул на графа. Тот не переставал улыбаться.

«Чего он веселится, этот скот? – рассердился Люпен. – Можно подумать, он насмехается надо мной».

В сопровождении своего эскорта Люпен на всякий случай двинулся в сторону дворца.

Первый этаж состоял из сообщавшихся друг с другом огромных приемных залов, куда собрали кое-какую мебель, уцелевшую после пожара.

На втором этаже с северной стороны располагалась длинная галерея, на которую выходили двенадцать прекрасных одинаковых залов.

Такая же галерея повторялась на третьем этаже, но с двадцатью четырьмя комнатами, тоже похожими одна на другую. И все это пустое, обветшалое, плачевное.

Наверху – ничего. Мансарды были сожжены.

Напряженно вглядываясь, Люпен в течение часа неутомимо шагал, сновал, носился.

С наступлением вечера он бросился в один из двенадцати залов второго этажа, словно выбрав его по каким-то особым, известным ему одному причинам.

Он был несколько удивлен, обнаружив там императора – тот курил, сидя в кресле, которое велел себе принести.

Не обращая внимания на его присутствие, Люпен начал осмотр зала согласно методам, к которым обычно прибегал в подобных случаях, то есть разделив помещение на участки и по очереди исследуя их.

По прошествии двадцати минут он сказал:

– Я попросил бы ваше величество соблаговолить побеспокоиться. Тут находится камин…

Император покачал головой.

– Действительно есть необходимость, чтобы я побеспокоился?

– Да, ваше величество, этот камин…

– Этот камин такой же, как все остальные, и этот зал не отличается от соседних.

Люпен смотрел на императора, не понимая. Тот встал и с улыбкой сказал:

– Я полагаю, господин Люпен, что вы немного посмеялись надо мной.

– Каким образом, ваше величество?

– О, Боже мой, самую малость! Вы получили свободу с условием передать мне интересующие меня бумаги, а у вас нет ни малейшего понятия о месте, где они находятся. Вы меня попросту… как это у вас, французов, говорится? Одурачили?

– Вы так думаете, ваше величество?