900 дней. Блокада Ленинграда

Никогда в истории большевизма не проявлялись так ясно губительные пороки советской монополии власти: человек, обладавший всей властью, сам оказался во власти навязчивых идей.

Чему верил Сталин

О чем он думал в ту долгую, холодную весну 1941 года, когда поступали все новые донесения разведки, подтверждавшие, что Гитлер, прежний партнер, вопреки клятвенным обещаниям, готовится к нападению на Советский Союз?

Конечно, он знал, что времена меняются, что расцвет нацистско-советского entente[34] миновал.

Писатель Илья Эренбург возвратился из Парижа в Москву после падения Франции. Он был ярым приверженцем Франции и был потрясен, когда ее захватили фашисты. Эренбург писал роман «Падение Парижа» о событиях во Франции, но из-за немецко-советского пакта ни одно московское издательство не могло его напечатать. Цензура даже не разрешила публиковать отдельные части в журнале.

Отчаявшись, Эренбург послал рукопись Сталину в надежде на какую-то поддержку. И однажды утром в апреле зазвонил телефон. Сталин! Эренбург был в смятении. Вдобавок в доме было шумно: лаяла собака. Никогда он еще не говорил со Сталиным! Вождь сказал: «Мы никогда не встречались, но я ваши работы знаю». – «Да, я ваши тоже знаю», – пробормотал Эренбург.

Сталин сказал, что прочел рукопись и попробует помочь с цензурой. «Мы вместе этим займемся», – сообщил он.

Эренбург, человек в политике умудренный, сразу понял, что смысл тут единственный: война. Сталин готовится к войне с Германией.

А через 10 дней Сталин устроил в Кремле прием для молодых командиров – выпускников военных и военно-морских академий. Было 5 мая. Он говорил 40 минут и весьма серьезно отозвался об угрозе войны, однако отметил, что, по его мнению, Красная армия еще не готова к борьбе с вермахтом. «Держите порох сухим», – предупредил он командиров, чтобы те были готовы ко всему.

В одном из отчетов приводятся слова Сталина о том, что следующие несколько месяцев будут решающими в отношениях между Германией и Россией, что он надеется отложить войну до 1942 года, но в 1942 году война неизбежна. В другом отчете высказывалось предположение, что Сталин ищет «нового компромисса» с Германией[35].

На следующий день, 6 мая, Сталин впервые занял пост главы правительства. Он стал председателем Совнаркома вместо Молотова, который стал заместителем председателя и остался также наркомом иностранных дел. В это время по указанию Сталина предприняли некоторые меры предосторожности. В мае приказано было перевести ряд частей резерва с Урала и Волги в район Днепра к Западной Двине и в пограничные районы.

Некоторые советские исследователи усматривают противоречия в действиях Сталина, совершавшихся в мае: с одной стороны, приверженность старой догме, вера в то, что немцы не нападут; с другой стороны, у него появились опасения, что немцы действительно нападут.

Как другие представляли себе эту ситуацию, показывает ироническое высказывание флотского писателя Александра Зонина об атмосфере тех дней. Он писал, что все кричало о том, что Гитлер вскоре нарушит договор. Нужна была горделивая слепота Николая I или притворная наивность актера, чтобы уверенно утверждать, что войны не будет, и заявить: «Не беспокойтесь. Мы сами решим и объявим, когда придет время уничтожать сорняки».

Эпидемия слухов о немецком вторжении, слишком явное скопление немецких войск на границе и нарушения воздушного пространства начали сказываться на моральном состоянии вооруженных сил. Начальник политуправления ВМФ И.В. Рогов докладывал о «нездоровых настроениях» среди моряков. Рогов был строг, требователен. У него было прозвище Иван Грозный (его имя и отчество – Иван Васильевич – совпадали с именем и отчеством грозного царя). Он имел обыкновение перебрасывать людей без каких-либо объяснений с одного флота на другой, из Арктики на Черное море, с Дуная на Тихий океан. По собственному произволу он повышал или понижал в звании на два ранга. Глаза слегка прикрытые. Черные густые брови… Он страдал болезнью сердца, но никто из помощников об этом не знал. И такой суровый, самоуверенный, властный человек не осмеливался решить, как действовать.

«Что будем делать с разговорами насчет подготовки немцев к нападению на СССР?» – спрашивал он у адмирала Кузнецова. Проблема заключалась в несоответствии слухов и безоблачного настроения печати. Клеймили тех, кто говорил о войне, называли провокаторами. Рогов и Кузнецов решили дать установку политработникам в том духе, что следует повысить бдительность, что Германия – возможный противник.

Так поступили в военно-морском флоте. Но не во всей армии – по причине весьма значительной. 3 июня в Москве было созвано совещание Высшего военного совета, чтобы утвердить указания армейским политработникам, где подчеркивалась необходимость бдительности и опасность войны. Но близкий сподвижник Сталина Георгий Маленков подверг эти указания резкому разносу: они ориентировали армию на подготовку к войне в ближайшем будущем. По его мнению, такой подход был абсолютно неприемлем.