99 дней

– Пожалуйста, ты можешь не заканчивать за меня предложения?

– А что, тебя это тоже сковывает?

– Ладно, прекрати. Просто… прекрати хотя бы на секунду.

Я села на пол спиной к дверному проему, где Чак отмечал наш рост, аккуратно приписывая карандашом: Джулия. Патрик. Молли. Гейб. Это моя семья, подумала я, глядя через комнату на суровое обиженное лицо Патрика. Это всегда будет моим домом.

– Нам не придется расставаться, – мягким голосом сказала я, глядя с другого конца комнаты. – Если уеду. Дело совсем не в этом. Мы можем приезжать друг к другу, можем…

– Да. – Мне явно не следовало это говорить – теперь он закрылся и стиснул зубы. – Неважно. Хорошо. Можешь уходить, Молс. Мы движемся в никуда. Увидимся, правда.

– Патрик. – Мои глаза округлились – я не могла поверить, что он снова это делает. Он как будто вознамерился любым способом избавиться от меня. – Зачем ты это делаешь? Ты можешь прекратить отталкивать меня…

– Я не отталкиваю, Молс! – Его голос надломился, стал хриплым и полным боли. – Так сильно хочешь бегать? Иди бегай. Серьезно. И не возвращайся.

Я моргнула.

– Что это?..

– Это значит, что так не пойдет, – холодно произнес Патрик. – Это значит, мы должны расстаться.

Я уставилась на него, будто он вдруг заговорил на китайском, будто жил на другом конце огромного мира.

– Ты со мной расстаешься?

– Да, Молс, – произнес он, как незнакомец. – Расстаюсь.

При этом воспоминании у меня вырывается смешок, от которого я вздрагиваю во второй раз, хотя столовые приборы больше не падают. Ладонь Гейба все еще лежит на моем колене. Он слегка сжимает его, затем чуть отводит руку, кончики пальцев касаются внутреннего шва моих джинсов.

И тут Патрик подталкивает мою ногу своей.

Сначала я не понимаю, целенаправленно он сделал это или нет, как будто просто прижался. Тепло заструилось сквозь его джинсы и мои. Я стараюсь сосредоточиться на Имоджен, которая спрашивает, кто поможет растянуть холст для ее выставки, но точно слушаю со дна озера. Дыхание вдруг становится быстрым и отрывистым, и я пытаюсь успокоить его, чтобы никто не услышал.

Самое худшее – то, что я чувствую, как отвечаю – в животе зарождается желание, все тело напрягается, – но не знаю, кому именно. Что со мной, насколько я ненормальная, раз думаю, что им обоим?

Пальцы Гейба лениво играют со швом. Патрик подталкивает чуть сильнее, мышцы на его бедре заметно напряжены, так что это целенаправленно. Я как будто горю, охвачена отвратительным пламенем, пока все вокруг сидят и едят картошку фри. Меня пугают мое тело и сердце.

– Мне надо попи́сать, – объявляю я, вскакиваю, перебив Имоджен посреди предложения, вылезаю из кабинки и оставляю за спиной обоих братьев Доннелли.

День 66

Гейб снова приглашает меня на ужин следующим вечером – в этот раз на лазанью, которая запекается в духовке в глубокой сковороде, а мы с Джулией раскладываем на стойке салат, латук и помидоры. Овощи прямиком с огорода Конни, все еще грязные.

– Знаешь, о чем я думала? – спрашивает Джулия, ополаскивая под краном латук и кидая его в сушилку. Отмечаю на ней браслеты Элизабет, которые бренчат, когда она двигается. – Помнишь год цуккини?

– О господи, я думала, мы согласились не говорить об этом, – фыркаю я, стуча ножом по разделочной доске. Летом, когда нам было одиннадцать, Конни случайно вырастила богатый урожай цуккини, столько ни один нормальный человек не смог бы съесть за всю свою жизнь. Она добавляла этот овощ буквально во все – не только в супы и хлеб, но еще и в шоколадное печенье. А однажды сделала с ним тайком ужасное мороженое, как будто никто бы не заметил. В итоге Чак загрузил остатки цуккини в машину и поехал со мной, Патриком и Джулией выкидывать их в озеро. В частной школе его иногда подавали на гарнир, и мне приходилось отворачиваться, когда я проходила мимо раздачи в столовой.

– Тебе понравилось? – спрашивает меня Джулия, кинув тертую морковь в миску и выгнув брови. – Я имею в виду частную школу.

Все еще не могу поверить, что она так со мной разговаривает, почти точно так же, как раньше. Сколько часов мы провели на этой кухне до того, как весь мир оказался в огне?

– Слушай, Джулс, – наконец говорю ей, открыв холодильник в сотый раз и вынимая с полки на двери заправку для салата. – Я никому не расскажу про тебя и Элизабет, понятно? Клянусь.

– Хорошо, – беззлобно смотрит на меня Джулия. – И?

– И не надо быть со мной милой, окей? Если ты ведешь так себя ради этого. В смысле, если ты больше не будешь царапать ключом мою машину, было бы потрясающе, но… Я не… – Замолкаю, в груди вздымаются, словно волны, накопленные за год одиночество и унижение. – Я не знаю, что ты делаешь.

Джулия пожимает плечами, заходит за стойку и достает из миски кусок помидора.