Я собираюсь пропустить вечеринку персонала гостиницы в честь окончания лета – показаться на ней сродни самоубийству, но Пенн останавливает меня, когда иду к двери, и у меня не хватает духу (или смелости) отказать ей. Эта дурацкая вечеринка была моей идеей, когда казалось, что это лето пройдет нормально. Не хочу, чтобы Пенн на прощание запомнила, что я слиняла.
Но как только появляюсь у бассейна, сразу понимаю, что совершила ошибку эпических масштабов: здесь Тесс, заносчивая Микаэла, болтающая ногами в воде, Джулия и Элизабет Риз у стола с едой. Я надеялась, Джей приведет с собой Имоджен – даже написала ей сообщение:
Вот в чем я пытаюсь убедить себя.
Официанты шумно играют в Марко Поло на глубине, и я, поздоровавшись с Джеем и остальными работниками кухни, наблюдаю за ними, стараясь вести себя так, будто мне интересно. Достаю из кармана телефон, пытаясь игнорировать обрывки фраз Джулии, в которых, возможно, присутствует слово «шлюха». Мое лицо краснеет. Я чувствую на себе взгляды, как физические прикосновения, как будто меня схватили со всех сторон.
Я наливаю себе в стакан диетическую колу, но не потому что хочу пить, а чтобы чем-то себя занять. Тут кто-то толкает меня в спину, и липкая газировка заливает мои шлепки. Вскидываю голову, мимо проходят Микаэла и Джулия.
– Смотри, куда прешь, Молс, – говорит Джулия, ее голос слаще колы, обволакивающей мои ноги и лодыжки. И добавляет тише: – Шлюха.
Разворачиваюсь к ней и выпрямляюсь в полный рост. С меня хватит. Я в гневе.
– Знаешь, что, Джулия? – огрызаюсь я. – Заткнись.
Она удивленно смотрит на меня и останавливается.
– Что, прости?
– Ты меня слышала. – По моим венам бежит что-то горячее и ядовитое, и я через мгновение понимаю, что это храбрость, что впервые – за все лето, возможно – порыв подраться сильнее порыва убежать. – Меня уже тошнит, что ты и все остальные ведут себя так, словно твои братья – идеальные ангелы, которых я развратила. Все было совсем не так. А даже если и так, это не твое дело. – Поворачиваюсь к заносчивой Микаэле: – И это уж
Джулия смотрит на меня, открыв рот. Тесс тоже. Я сосредотачиваюсь на Джулии и Микаэле, вскинув брови.
Только собираюсь сказать что-то еще, как в кармане вибрирует телефон – время вышло. Мне можно идти домой. И, поставив на стол стакан и направившись в лобби, понимаю, что не убегаю. Меня провожает молчание вокруг бассейна.
С меня хватит. И я ухожу.
День 94
– Я слышала, ты на вчерашней вечеринке дала Джулии отпор, – говорит Имоджен. Мы стоим на расшатанных стремянках во «Френч Роуст» после закрытия и снимаем ее работы, чтобы упаковать и отправить в новые дома. Она продала больше половины выставленного. Будь она моим ребенком, я бы ею гордилась.
– Не то чтобы, – оправдываюсь я, снимая со стены коллаж с журнальными вырезками, похожий на прибрежную полосу озера ночью, и осторожно опускаю его на деревянный пол. Из колонок играет
–
– Мне кажется, что они имеют право меня ненавидеть, – признаюсь ей. – В смысле, Тесс точно имеет право, и Джулия, возможно, тоже. Но они должны ненавидеть не только меня. Это какие-то двойные стандарты, не знаю. Я разозлилась, и из меня полилось.
– Это и есть двойные стандарты, – говорит Имоджен и тянется к рулону пузырчатой пленки. – Я рада, что ты им ответила. Равенство возможностей.
– Именно! – хихикаю я в темноте. Шесть дней до отъезда в Бостон, и кажется, что больше ничего не надо делать.
Ладно, есть еще кое-что.
– Все равно я тобой горжусь, – говорит Имоджен. – То, что ты сказала им, было смело. Мне кажется, Эмили Грин тоже тобой гордилась бы.
Отвечаю громким наигранным звуком рвоты.
– О господи, ужас!
– Я в том смысле, что… книга была неплохой, – защищается Имоджен. – Ты должна это признать.
Качаю головой и, передвинув стремянку, забираюсь на нее, чтобы снять висевший вверху холст.
– Не признаюсь, – противлюсь я. – По крайней мере, вслух.