9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

Начавшись с одной маленькой детали и затем объяв все вокруг весь ужас сомкнулся на первоисточнике – я не мог понять, какая из ее личин является реальностью. Где была настоящая А. или хотя бы приближенная к реальности? Это как на детекторе лжи – если на каждый ответ целенаправленно врать, то никто не поймет, где есть правда. Каждая настолько разная, но при этом каждая абсолютно права. Она так легко показывала все эти характеры, и это были не сиюминутные образы, нет, все они подкреплялись детальной историей становления с самого детства до первых шагов на сцене, каждая со своими неповторяющимися воспоминаниями и опытом. Я разговаривал с тремя разными людьми с одним лицом. Детали лица как морщины, макияж, прическа менялись. Но ведь лицо было одно и то же! Да и имя… Мне почему-то, не знаю, казалось, что именно там на крыше была настоящая А., но знать наверняка я, разумеется, не мог. Я лишь пытался зацепиться за то, что уже никак нельзя было проверить. Хотя ведь вполне могло быть, что это был всего лишь один из миллионов образов – насмешливая девчонка, которая добровольно решила не участвовать в общем представлении, а просто устроила маленькую передышку как для себя так, и для уставшего подмерзшего зрителя. По крайней мере, это выглядело искренне. Но именно что выглядело. Мне нравилось думать, что может тем самым она сделала передышку и себе в своем бесконечном представлении. Всего на короткой период времени, чтобы ничего не изображать, а просто посидеть на диванчике и рассказать всем, что все не так уж и серьезно. Но кто знает… О том вечере на крыше торгового центра, само собой никто из них не помнил: «Ты, наверное, был с какой-то другой девочкой.» Ну да, ну да… Я подумал, что может если подождать достаточное количество времени, то она устанет, просто устанет, не может человек вечно работать, изображать что-то, это физически невозможно, и может быть та А. снова появится, появится одним вечером и просто скажет: «Привет». Но время шло, и я видел только три уже знакомые роли и ничего более. Наверное, для нее именно это было естественным состоянием, а выход из него – вот что стало бы смелым экспериментом. Наедине с ними было очень хорошо, когда удавалось забыться и наслаждаться игрой, но чувство неверия уже не покидало. А что для спектакля может быть хуже, чем неверие?

Я продолжал ее испытывать. Ненавязчивые вопросы, чем она занималась, в вечер, когда, я точно, знал, что А. с перекрестка была вместе с товарищами, я задавал вопросы театральной А. Та отвечала совершенно иное, что готовилась к роли или была на званном ужине в честь какого-то заслуженного актера, чьего имени я не знал. На следующий вопрос, что именно там было, она досконально отвечала, что такой-то драматург на пенсии, поднабравшись горькой, вновь приставал к народной артистке, своей давней несчастной любви. Этот роман длится уже лет тридцать, грустный, но с каким достоинством все протекает; что заходило трое молодых ребят, вчерашних выпускников театрального, которые недавно получили свои роли в классических спектаклях – хорошие, у сцены есть будущее (их имена я не знал и подавно); что была еще парочка людей, кто променял подмостки на телевизионные проекты – их все хладнокровно игнорировали. Имена последних А. целенаправленно не называла, словно они были каким-то страшным ругательством. Все ее ответы были детализированы и наполнены кучей подробностей, приправленных ее неповторимой реакцией на каждый из них. Готовилась ли она заранее или импровизировала, понять было невозможно, но получалась очень гладко и правдиво. Так, что я действительно начинал сомневаться, а был ли я с ней вчера, или просто перепутал дни. А. с перекрестков при аналогичных вопросах о прошлом вечере отвечала кратко, на дополнительные уточняющие же звучало: «Какая тебе разница?». Она разыгрывала карту, будто я ревную и пытаюсь контролировать ее каждый шаг. Контраргументов у меня на это не было. Кошачья А. ничего не говорила, не пыталась оправдываться или огрызаться. Она улыбалась («Какое это все имеет значение?»). При давлении она просто отстранялась от моих объятий, и шла рядом, но на расстоянии. И я не выдерживал, подходил к ней и извинялся. Больше вопросов я не задавал. Не понимая это, я все глубже увязал в игре.

Приближалась дата премьеры спектакля. И я ждал ее с нетерпением. Не то чтобы я стал огромным фанатом этой постановки. Со всем сюжетом я стал более-менее знаком по репетициям, когда сидел в темном зале на последних рядах, смотрел за происходящим и ждал, пока А. освободится. Я нетерпеливо ждал этой даты, последний день октября, чтобы увидеть возможное преображение А. Возможно, ведь возможно, что после нее она взяла бы она перерыв, хоть на день, расслабится и отпустит свою постоянную игру. А может просто театральная А. исчезнет и на ее место придет какая-то другая. Я уже был согласен на все, любые перемены стали бы для меня облегчением.