А. Блок. Его предшественники и современники

жизненность участники этой ситуации понимали весьма по-разному.

С. Соловьев и Андрей Белый (а также и некоторые другие, символистски

настроенные молодые люди) пытались, реально-житейски истолковывая стихи

Блока, отождествлять Блока и его жену, Л. Д. Менделееву-Блок, с обобщенно-

героизированными персонажами «романа в стихах» о Прекрасной Даме. Это

вызывало резкий внутренний отпор Блока — он «никогда не шутил такими

вещами»85. В сущности, в этом раннем «мистическом шутовстве» Андрея

Белого сказывалось его соловьевство, стремление к «жизнетворчеству»,

подчинению самой жизни мистическим схемам. По поводу своего раннего

творчества («Северная симфония») Белый писал в своих позднейших мемуарах,

что одушевляла его «вера, что мы приближаемся к синтезу, иль — к третьей

фазе культуры»86. Подобное «жизнетворчество» Блоком решительно

отвергалось уже в молодые годы. Именно присущее ему гораздо более трезвое

чувство жизни проявлялось в том, что жизнь для него отнюдь не могла

механически совпадать с ее же обобщенными выражениями в искусстве, тем

более — с таким принципиально условно-театрализованным обобщением в

особых лирических характерах, как «Стихи о Прекрасной Даме». Сам Белый в

своих мемуарах, появившихся вскоре после смерти Блока, рассказывает, как

каменел, наполнялся гневом и отвращением Блок, слушая некоторые

«жизнетворческие» фантазии окололитературных людей, близких к

«аргонавтам». Путать жизнь и искусство Блок никогда не был склонен — их

внутренняя связь для него никогда не была тождеством.

Грань, отделяющая тут Блока от Белого, кажется тонкой, почти неуловимой;

во многих отношениях они действительно близки друг к другу — однако

кажущаяся на первый взгляд столь смутной черточка по существу означает, что

даже в одни и те же как будто явления жизни и искусства они вкладывают

совершенно различный смысл. Именно о своих достаточно сложных

отношениях с символистскими деятелями в раннюю пору творчества Блок

писал позднее совершенно основательно следующее: «… члены группы (по

крайней мере некоторые) были действительно когда-то связаны единством

85 Бекетова М. А. Александр Блок, с. 91.

86 Белый Андрей. Начало века, с. 122.

нежных утренних мечтаний и склонны были в утренних сумерках называть

предметы совершенно различные одними и теми же именами» (статья

«Вопросы, вопросы и вопросы», 1908, V, 341 – 342). Особая сложность

ситуации тут в том, что и с той, и с другой стороны достаточно отчетливо

понимается необходимость связей между идейными обобщениями, искусством

и жизнью; вопрос только в том, что совершенно не случайно с самого начала

отношений Белый и стоящая за ним группа «аргонавтов» настойчиво и

систематически добиваются понимания этих связей в духе «тождества»,

«синтеза»; Блок же вначале не вполне осознанно, а затем со все большим и

большим пониманием добивается исследования и художественного

воспроизведения трагических разрывов, драматических противоречий в самом

человеке, в самой жизни. Примечательно тут то обстоятельство, что «предметы

совершенно различные» под одними и теми же именами, как выражается Блок,

относятся не просто к вопросам чисто личных отношений: Андрей Белый в

своих ранних, наиболее правдивых воспоминаниях о Блоке откровенно

рассказывает, что за мистическими утопиями, создававшими напряженность в

индивидуальном общении, стояли еще и социальные, общественные утопии:

так, опираясь на учение Вл. Соловьева о «теократии», С. М. Соловьев

планировал фантастическое «… будущее устройство России — ряд общин,

соответствовавших бывшим княжествам…», — от себя же Белый добавляет, что

«проблема коммуны, мистерии и новой общественности пересеклась с мыслию

об организации самого индивидуализма в своего рода интериндивидуал»87. При

этом подобного рода социальные фантасмагории стремились немедленно же

«практически» осуществить в жизни, бесцеремонно вторгаясь в личные

семейные отношения Блока, по-своему их трактуя и назойливо пытаясь

навязать этот мистико-социологический бред самому Блоку88.

Отстраняя непрошеных толкователей и «соучастников» с их мистико-

социальными утопиями от своей личной жизни, Блок давал понять, что он не

склонен путать, отождествлять, «синтезировать» чисто личные отношения и

большие общие вопросы жизни. Реально и тут, в индивидуальных, интимных

вопросах с очень большой силой сказался общий драматизм судьбы Блока.

Связь между личными, интимными проблемами и большими общественными

коллизиями эпохи чрезвычайно остро преломилась в жизни Блока, и он сам не

только осознавал ее, но и писал о ней; все дело только в том, что эта связь

отнюдь не была «синтетической» — но трагической. Как всегда в таких

случаях, у Блока можно уловить отнюдь не путающиеся, раздельные, но

взаимосвязанные грани. В сущности, жизненный драматизм личной судьбы

Блока достаточно точно прочитывается в записи юношеского дневника Блока

87 Белый Андрей Воспоминания об А. А. Блоке. — Записки мечтателей,

1922, № 6, с. 50, 37.

88 Рассмотрению отношений Андрея Белого и Блока посвящена работа

В. Н. Орлова «История одной “дружбы-вражды”» в кн. «Пути и судьбы» (М.-Л.,