А что там в Брюгге?

Если бы не слабость, которая сковала все члены герцога, если бы не темная тяжесть, которая давила на лоб, беспощадно вдавливая глаза в череп, Его Светлость удивился бы тону графа Лодевика. Его голосу. Граф, будучи человеком суровым и немногословным, будучи благородным рыцарем, за которого лучше всего говорит его меч, второй раз за день мог бы поразить герцога.

В первый раз граф дал себе волю сегодня утром, когда так горячо обсуждался предстоящий Пир Фазана. Ох, состоится ли он теперь?

А второй раз был сейчас, когда в голосе, в каждом жесте и во всем виде Лодевика сквозили нежность, забота и, вместе с тем, страх за жизнь обожаемого патрона, скрытая ярость из-за невозможности быстрого отмщения.

Герцог снова еле заметно кивнул, призывая графа продолжать.

— В доме Рогира на пороге я нашел расписку. По всей видимости, кто-то в спешке обронил. Вернее, часть расписки. Остальное затоптано и не представляется возможным разобрать какие-либо буквы. Да и в найденной части прочесть можно только подпись «Его Сиятельство, Герцог Урбинский», — закончил Лодевик, с поклоном протягивая бумагу патрону.

— Одноглазый, — хрипло выдохнул Филипп и лишился чувств.

Часть V Глава 1

Александра Сергеевна, нагруженная сумками, победоносно вошла в квартиру.

— Я намерена вас баловать. Вас, Василиса, за добычу, которую Вы привезли из радостного дома (Василиса, конечно, рассказала в телефонном разговоре тетке про дом, старушку и письма). Тебя, Марфуша, за просто так, — сказала она торжественно и важно, как переходящее красное знамя, вручила тяжелые сумки Василисе.

Та тихо крякнула, принимая дары, и решила, что тетка по утрам тягает гири, вместо зарядки, коль так легко носит такие тяжести. В сумках оказались заморские деликатесы.

— Понимаю, понимаю, — обратилась Александра Сергеевна к Баб Марте, — что с твоими блюдами ничто не сравнится, но предлагаю отведать и иное.

И она стала доставать из сумок свертки, пакеты и кулечки. Василиса аккуратно извлекала ароматно и вкусно пахнущие пряными и необычными специями яства и раскладывала их по тарелкам. Пакетики же откладывала отдельно стопочкой, как мать учила. Александра Сергеевна посмотрела на стопочку, потом на Василису и как бы ненароком в сторону заметила: «Вот только скажите, что Вы их стираете. Придушу собственными руками».

Василиса облегченно вздохнула и легкой рукой стряхнула стопочку в ведро. Она с детства ненавидела ритуал стирки и сушки пакетов, но ослушаться мать боялась.

Пообедали. Александра Сергеевна с удовольствием, Василиса с восторгом, а Баб Марта сначала с недоверием, а после того, как распробовала новые блюда, с воодушевлением и радостью. После обеда Баб Марта по своему обыкновению прилегла, а тетка с племянницей отправились в кабинет разбирать письма и бумаги, привезенные Василисой.

— Да, почерк замысловатый. Но я видела на своем веку и более изощренные варианты, — сказала Александра Сергеевна, рассматривая конверты.

Письма ничего особенного собой не представляли: обычные разговоры о погоде и ценах на макароны и сахар. А вот подписи отправителей и адрес заинтересовали обеих исследовательниц. Некие Мура и Капа, называющие старушку-художницу сестрой, проживали в Ленинграде. Да не где-нибудь, а на Мойке 12! Последнее письмо датировалось 1989 годом. Видимо, потом переписка прекратилась.

— А давно ли Вы, уважаемая родственница, были в городе трех революций? В Северной Венеции? В городе белых ночей? — обратилась Александра Сергеевна к Василисе, лукаво улыбаясь. У тетки после вкусного обеда было отменное настроение, и Василиса решила поддержать игру.

— Не имела ранее возможности, скудны были средства, — отбила она пас в стиле Тредиаковского, ставя в слове «средства» ударение на последний слог.

Тетка удовлетворенно хмыкнула. Она давно заметила, что Василиса все больше и больше становилась похожей на нее. Речь племянницы, на радость строгой Александры Сергеевны, выровнялась, а чувство юмора стало прямо-таки блестящим. «Девочка в нашу породу пошла», — не без удовольствия подумала тетка, а вслух сказала: «Отлично. Едемте».

Глава 2

Сидя в купе поезда, пили чай с лимоном из толстостенных стаканов с подстаканниками, ели заботливо упакованные Баб Мартой медовые пряники, и разговаривали.

За окном проносились деревеньки и поля, одинокие станционные домики и леса. А на столике уютно позвякивали ложечки в стаканах, да тихонько посапывал сосед на верхней полке. Разговор, как обычно, начавшийся с перечисления тайн книги с единорогом, перетек в гипотезы о Капе и Муре.

— Я бы не стала сильно надеяться на то, что эти Капы и Муры еще живы. А если и живы, то предполагаю, что дамы довольно пожилые, и нам крупно повезет, если хоть одна из них окажется в здравом уме, — рассуждала негромко Александра Сергеевна. — Но чем черт не шутит? У нас все равно вариантов не много. Попробуем что-нибудь узнать.

— Что за имена такие? — полюбопытствовала Василиса. — Ну, можно предположить, что «Капа» — производное от Капитолины. А Мура от чего?