А.П.Чехов: Pro et contra

Свое недоверие к «теориям» Чехов не раз выражал беллет­ристически. Напомню с грустным юмором трактованную фигу­ру Лихарева в чудесном поэтическом очерке «На пути»: он спустил все свое состояние на «идеи», «полжизни состоял в штате нигилистов и атеистов», «ударился в нигилизм с его прокламациями, черными переделами и всякими штуками», «ходил в народ, служил на фабриках в смазчиках, бурлаках»; потом (хронология, заметим, несколько грешит против дей­ствительной истории русской жизни) «полюбил русский народ до страдания, любил и веровал в его Бога, в язык, творчество. И так далее, и так далее». «В свое время был он славянофи­лом, надоедал Аксакову письмами, и украинофилом, и архео­логом, и собирателем образцов народного творчества. увле­кался идеями, людьми, событиями, местами. увлекался без перерыва. Пять лет тому назад служил отрицанию собственно­сти; последней его верой было непротивление злу». Теперь он нянчится со своей нервной и капризной дочуркой и едет на фабрику к кулаку в управляющие, ради куска хлеба. Физиче­ски могучая, добродушная и увлекающаяся натура его и «но­вая его вера» — в женщину — чуть не покоряют за один разго­вор в непогодную зимнюю ночь молодую девушку-помещицу, встретившуюся с ним на постоялом дворе. Лихарев трактован любовно и мягко. Но намерения автора очевидны: это сатира на все теоретические увлечения нашей интеллигенции, кото­рая, по уверению Лихарева, «без веры жить не может». Хроно­логическая путаница и хронологически немыслимое совмеще­ние всех этих наших интеллигентских исканий в образе одного человека обличают, во-первых, как чужды были Чехову все эти теории, а во-вторых, подчеркивают его иронически-не­брежное к ним отношение.

Уже более определенно-вреждебное, но, — да позволено мне будет так выразиться, — и еще более «косолапое» отношение к «идеям» сказалось в неудачном по фабуле «Рассказе неизвест­ного человека». Больной чахоткой герой рассказа, от лица ко­его он и ведется, — по-видимому, террорист, — поступает в лакеи к небольшому чиновнику с целью убить его отца, боль­шого сановника. Но в момент, когда предоставляется удобный к тому случай, он ничего не ощущает в душе, никакой «не­нависти» (?): «Старое, грустное лицо и холодный блеск звезд вызывали во мне только мелкие, дешевые и ненужные мысли о бренности всего земного, о скорой смерти. Нельзя уж было сомневаться: во мне произошла перемена, я стал другим». Он стал «другим» и пропустил удобный случай. Но на словах он еще не отказывается от прежней веры и проповедует ее Зи­наиде Федоровне, молодой женщине, которую «спасает» от неверного ей возлюбленного: она бросила мужа для этого воз­любленного, для того чиновника, у которого служит лакеем «неизвестный человек», а теперь, когда последний раскрывает ей глаза, а в то же время раскрывает и свое travesti³⁴, она едет с ним за границу, увлеченная его проповедью. Но тут, своим непосредственным чувством, она вскоре распознает его сущ­ность:

«Владимир Иванович, Бога ради, зачем вы неискренни? — продолжала она тихо, подходя ко мне. — Когда я все эти месяцы мечтала вслух, бреди­ла, восхищалась своими планами, перестраивала свою жизнь на новый лад, то почему вы не говорили мне правды, а молчали или поощряли рассказами и держали себя так, как будто вполне сочувствовали мне? Почему? Для чего это нужно?

— Трудно сознаваться в своем банкротстве, — проговорил я, оборачива­ясь, но не глядя на нее. — Да, я не верю, утомился, пал духом. Тяжело быть искренним, страшно тяжело, и я молчал. Не дай Бог никому пережить то, что я пережил».

Это, разумеется, должно служить символическим развенча­нием «семидесятничества» и несчастных его эпигонов, на долю коих выпал «героизм отчаяния», — развенчанием «поко­ления, проклятого Богом», как именовал его поэт этого поко­ления г-н П. Я. ³⁵ Но согласитесь, что приемы пущены в ход именно «косолапые». И нелепое поступление в лакеи, влюб­ленность в Зинаиду Федоровну, и чахотка героя, и его физиче­ское и нравственное бессилие, — все это запутывает дело так, что от «возражательского» замысла почти ничего не остается. Подобно Кате из «Скучной истории», Зинаида Федоровна ста­вит в упор вопрос: что ей делать? И герой, подобно профессору, не имеет ответа на этот вопрос.