А.П.Чехов: Pro et contra

Общественная мысль в эпоху «народовольчества», т. е. в конце 70-х и начале 80-х гг., считала главным своим призна­нием борьбу с этой «стеной», с теми условиями, которые так и именовались «искусственными» и «внешними». При свете ца­ривших над умами народнических теорий, все внутреннее противополагалось целиком внешним искусственным тормо­зам; в области этого внутреннего все, казалось, обстояло благо­получно и даже более чем благополучно, раз именно здесь были заложены блестящие социальные возможности. Когда исчезла вера в эти возможности, мысль, естественно, должна была направиться от внешних условий вовнутрь, должна была мало-помалу сосредоточиться на явлениях общественных, на самом обществе. Как всегда бывает при крутом повороте, мысль ударилась сначала в направление диаметрально проти­воположное прежнему, — так сказать, «внешнему», — и до­шла до эксцессов. Возникла проповедь совершенствования «в себе», абсолютно аполитическое толстовство, а рядом с ним все то, что принято обозначать «декадентством», и что характери­зуется исключительным вниманием к индивидуальным на­строениям, к личным мотивам. Это были два конца той же палки: один — китайский или русский, другой — европеизи­рованный. Абстрагируем от всего этого движения вовнутрь элементы китайщины — с одной стороны, и подражательности и болезненных извращений — с другой, и мы увидим не одни признаки реакции, а уже и нарождение нового угла зрения. Интерес к личности человеческой, со всей сложностью ее атри­бутов, есть первый шаг к признанию тех внутренних факторов жизни, которые прежде почти игнорировались, как бы затме­ваемые ослепительным светом утопии и преувеличенным представлением о роли «внешних» условий. Это ухождение в себя было первым шагом в область «естественного права», в область прав личности, находящих себе осуществление только в правах общества. Это был первый шаг к политическому са­мосознанию общества, которое в наши дни уже доросло до идеи, что самостоятельного значения «стена» не имеет, что ее сила и крепость определяются только бессилием общества. В 70-х годах и ранее общества как активной силы, можно ска­зать, не было. Существовали только две силы: сила «стены» и сила утопистов-интеллигентов. «Мертвая» эпоха 80-х годов, с этой точки зрения, является тем моментом, когда в муках и болезнях, среди густого удушливого мрака и чада политичес­кой реакции, нарождались на Руси первые зачатки общества.

Это был начальный момент глубокой «переоценки цен­ностей» во всех областях, от политики до самых интимных, личных вопросов. Работа этой переоценки, особенно этико-фи- лософской стороны миросозерцания, не завершилась оконча­тельно до самых наших дней. Еще многое, нуждающееся в пе­реоценке, по традиции до сих пор царит в умах, отчасти, вероятно, потому, что для возведения того этико-философиче- ского здания, которым жила эпоха народничества, эта эпоха сумела выдвинуть такие огромные таланты, как Герцен, Щед­рин, Михайловский. Подобный пережиток представляет со­бою, между прочим, и тот приоритет «публицистики», то при­страстие к ней, на которое мы указали в самом начале настоящей небольшой экскурсии в историю 80-х годов.

Нечего и пояснять, что начальный момент переоценки был главным образом отрицательным: первую свою задачу люди видели в отрицании прежних, установленных ранее, а теперь развенчанных ценностей.