А.П.Чехов: Pro et contra

Итак, в настоящем нет ничего. Все — либо пережиток, либо «начало работы». И у Чехова действительно совсем нет эмоции настоящего времени. Оно для него — промежуток между прошлым и «великим будущим». Его герои не ужива­ются на месте — они все мечтают уехать или ссорятся. Дви­гаться хоть так, как движется купец с быками ¹³, но только не сидеть на месте. И сам Чехов признается: «На душе спокойнее, когда вертишься» ¹⁴; или: «Надо иметь цель в жизни, и когда путешествуешь, то имеешь цель» ¹⁵. А Суворину он жалуется на то же отсутствие целей в творчестве: «У нас нет ни ближай­ших, ни отдаленных целей, и в нашей душе хоть шаром пока­ти» ¹⁶. Точно желая в полной мере вкусить «алкоголя» соб­ственности, он мечтает об «имении» («Ужасно я люблю все то, что называется в России имением: это слово еще не потеряло своего поэтического оттенка»). А сердце мечтателя уже дикту­ет другое: «Покупать имение скучно. Это раздражающая по­шлость». И одиночества его герои не выносят, любят душу свою изливать на людях, хотя все они — замкнутые и одино­кие. Это тоже «алкоголь»: меня никто не понимает, а я все- таки говорить буду. Потому что одному — совсем страшно. Че­хов пишет о себе: «Когда я один, мне почему-то становится страшно, точно я среди великого океана плыву солистом на утлой ладье.»¹⁷, «Я люблю шум больше, чем гонорар»¹⁸. За­мечательно — смерти Чехов не боится, слепоты не боится, а остаться одному — «страшно». Но в этом «страшно» — тоже «алкоголь», и Чехов любит иногда «затворничество», любит задумываться: «.хорошо, что за воротами — лавочка, на кото­рой можно посидеть и, глядя на бурное поле, подумать о том, о сем» ¹⁹. И «княгиня» мечтает: «Сидеть бы неподвижно, слу­шать и думать, думать, думать.»²⁰. А пошлая Анна Федоров­на, точно обращаясь ко всем этим задумчивым и одиноким лю­дям, восклицает: «И как это можно все думать, думать, думать. этак можно с ума сойти!» («Володя»). Думать, думать, думать — это значит не вопросы разрешать, а просто одиноче- ствовать.

И в этом прикосновении к низкому, к пошлому, к страшно­му, чтобы сильнее было отталкивательное движение в сферу мечты,— главный алкоголь чеховского художества. Многие любят повторять, что Чехов потому так писал, что был докто­ром. Для меня — причинность здесь обратная. Потому Чехов любил медицину, потому продолжал врачевать, несмотря на литературу и даже во вред ей, что была в нем постоянная по­требность чувствовать всю поддонную низь жизни, ощущать всю гнусную, непрочную ее основу, которая действовала на него, как опиум — одурманивая мозг и отталкивая к мечтам о «чистой, изящной, поэтической жизни», о «небе в алмазах»²¹. Этот процесс отталкивания был сущностью чеховского пафоса, его лирическим ферментом: «Нехорошо быть врачом. И страш­но, и скучно, и противно. Молодой фабрикант женился, а че­рез неделю зовет меня "непременно сию минуту, пожалуйста" <...> Девочка с червями в ухе, поносы, рвоты и сифилисы — тьфу!!! Сладкие звуки и поэзия, где вы?» (Суворину, 1893 г.)²². В этом «тьфу!!» — залог чеховского мечтательства и основа его натурализма.

Очень характерно поэтому, что никогда, читая Чехова, не испытываешь чувства полноты реальности, а всегда видишь во всех подробностях, «до самомалейшей точки» ²³, одну какую- нибудь деталь. Чувствуешь себя близоруким; кажется, что смотришь в бинокль: «.один утенок подобрал на дороге ка­кую-то кишку, подавился и поднял тревожный писк; другой подбежал к нему, вытащил у него изо рта кишку и тоже пода­вился» («Неприятность»). А когда природа развертывается пе­ред ним во всю свою ширь, то он вдруг видит в ней «литерату­ру», шаблон, банальное художество; «Природа и жизнь (в имении) построены по тому самому шаблону, который теперь так устарел и бракуется в редакциях: не говоря уже о соловь­ях, которые поют день и ночь, о старых запущенных садах, о забитых наглухо, очень поэтичных и грустных усадьбах, в ко­торых живут души красивых женщин; не говоря уже о ста­рых, дышащих на ладан лакеях-крепостниках. недалеко от меня имеется даже такой заезженный шаблон, как водяная мельница <.> с мельником и его дочкой, которая всегда си­дит у окна и, по-видимому, чего-то ждет» ²⁴. Этот кусочек на­писан совсем в духе Гейне, высмеивающего романтические шаблоны.