А.П.Чехов: Pro et contra

Михайловский перечитывает старый рассказ Чехова и не нара­дуется: этические оценки («тон») оказываются совершенно одно­значны, подробности — необходимы для характеристики героев («Эти маленькие подробности — этот робкий шепот, эта напря­женная, фальшивая улыбка — мастерски оттеняют душевное со­стояние Анны Павловны...»). Мотивы поведения героев подробно разъяснены (Чехов берет своего героя «со всеми корнями и ветвя­ми»), то есть необходимая для «художественности» причинность тоже на месте. И лишнего ничего нет. Все три «недостатка», разоб­ранные выше, слава Богу, не работают. Остается только добавить, что все вышесказанное относилось к наименее характерному для раннего Чехова рассказу («Муж»). А в остальных, увы, недостатки кричат по-прежнему, и критика продолжает соревноваться в рас­крашивании метафорических ярлычков: ребенок, который гоня­ется за яркими бабочками, альбом цветных фотографий, раз­розненные отрывки неизвестной рукописи, разбитое зеркало, показывающее только отдельные фрагменты жизни, мутное стек­ло, турист в чужой стране, путник-созерцатель и т. д., и т. п. Най­дя общий знаменатель чеховских текстов (сначала — «пошлость», потом другие — безволие среднего интеллигента, бессознатель­ность зла, гибель мечты, футлярность и т. д., и т. п.), критика все- таки чувствует, что по-прежнему недостает объяснений, императи­вов и ясных оценок. Смеяться над пошлостью не грешно, считает Михайловский, — смех сам по себе уже оценка, но оценка слабова­тая, потому что пошлость заслуживает не только смеха. А на со­чувствие, восторг, скорбь, негодование Чехов, увы, не способен. Эту последнюю мысль конкретизировал, уже без явной негативной оценки, Неведомский (Миклашевский). Опираясь на воспомина­ния о Чехове, он утверждал, что отсутствие пафоса и есть клю­чевая черта чеховской поэтики. Голос критики «за» Чехова, опре­деливший, наконец, общую идею чеховского творчества, оказывается неотличим от голоса «против».

PRO: НАУКА

Действительно новое слово «за» Чехова сказал в это время уже не критик-социолог, почитывающий новые книжки для ежене­дельного обзора, а ученый-филолог, выработавший собственный метод.

Уже первая фраза статьи Д. Н. Овсянико-Куликовского объяс­няет те недоразумения и недоумения критиков по поводу наруше­ния Чеховым законов причинности, о которых мы писали выше: «Все писатели-художники не просто воспроизводят жизнь как она есть, не фотографируют ее, но обобщают, руководясь потребностью своего ума — познать, понять, объяснить явления жизни». Ученый открыто говорит то, что подразумевают критики: искусство есть познание, объяснение, и потому постановка явления в причинно- следственный ряд — необходимое условие художественности. Но теория Овсянико-Куликовского, развитая на чеховском материале, идет дальше: она классифицирует виды художественного творче­ства по аналогии с видами научного познания. Эта теория утверж­дает следующее: есть искусство синтетическое (объединение гетеро­генных черт реальности) и аналитическое (выделение гомогенных черт реальности). В науке они соответствуют описанию (классифи­кации) и эксперименту. Чехов — аналитик, экспериментатор. В его изображении людей и событий все подчинено доминанте: например, в «Скучной истории» — отсутствию общей идеи. Такие писатели- аналитики изучают «-ость», абстрактное имманентное качество, чистый химический элемент: скажем, Свифт, изображая йэху, изу­чал «животность», а Чехов в «Хмурых людях» — хмурость. Пер­вая задача исследователя — найти общее между непохожими тек­стами, и с этой точки зрения Чехов почти неуловим, — как на тематическом уровне, так и в своей случайностной поэтике. Но если полагать, что осознанной чеховской интенцией было изобра­жение психологии — настроений («В сумерках») и черт характера («Хмурые люди»), то общий знаменатель между его произведения­ми найти легко. Овсянико-Куликовский почувствовал, что чехов­ские обобщения скрыты на более высоком уровне, чем тот, к кото­рому привыкла критика[124].

Если искусство есть познание, объяснение, то и за привычным критерием «типично/не типично» следует видеть критерий любой науки: истинно/ложно. Специфика подхода Овсянико-Куликовс- кого — в том, что он расширяет понятие истинности, отказываясь отождествлять его с бытовым правдоподобием. Чеховский эффект реальности — иллюзия, на самом деле его искусство эксперимен­тально. Но при этом Овсянико-Куликовский непоследователен, в его концепции новый «эксперимент» приходит в противоречие со старым «отражением действительности».

Во-первых, аналогия ученый/писатель не простирается на по­лученные обоими результаты и отношение к этим результатам ре­ципиентов. Химик, получающий чистое вещество, не думает выда­вать его за реальные полезные ископаемые. А Чехов, равно как и его читатели, был уверен, что «рисует жизнь такою, как она есть».