А.П.Чехов: Pro et contra

[70] Другим примером этого свойства может служить тенденциозность того quasi-индуктивного процесса, которым приходят к желанно­му, эмоционально заранее уже обеспеченному выводу, попутно бессознательно проходя мимо instantia negativa², даже более мно­гочисленных. Так добыты, отчасти, положения об исполнении предчувствий, вещих снах, исполнении пророчеств, о том, что — везет, «или не везет». (Здесь не место, конечно, выделять ту долю правды, которую заключают некоторые из этих положений.)

[71] Крупное исключение — рассказ «Дуэль» и, мне кажется, само изображение происходящей в Лаевском метаморфозы — безуслов­но слабое для Чехова место.

[72] Некоторая исключительность этой вещи Чехова была уже указана выше, при подробном разборе ее.

[73] Поскольку это верно — возможна критика «Education Sentimen- tale» ³ Флобера именно как романа.

[74] Сюда присоединяется и то, что часто вовсе не описана внешность этих лиц, что понятным и специфическим образом мешает образо­ванию индивидуального образа.

[75] См., напр<имер>, статью Ляцкого «Антон Чехов и его рассказы» (Вестник Европы. Январь. 1904), полную глубокого непонимания Чехова⁴.

[76] Мне кажется, что ею объясняются некоторые весьма интересные случаи изменения — почти перерождения личности: те случаи, когда на почве хронического, неизлечимого уязвления самолюбия и честолюбия человек создает в своей жизни культ эстетики или (общественной) нравственности. Связь та, что в эстетическом вос­приятии, как в самом пассивном из положительных состояний личности, — данная личность теряет значение для себя, растворя­ясь. В нравственности — все личности принципиально равны, по­скольку исполняют долг свой. Сознает ли хоть однажды эта ми­норная, спасающаяся душа свою тайну, тайну, прежде всего, от себя самой?

[77] Соня в «Дяде Ване», в зависимости от остроты горя, настойчиво созерцает картину загробной жизни. Если считать такие места произведений Чехова выражающими credo самого автора, то надо признать и религиозность Чехова, необъяснимо скудно проявив­шуюся (можно найти еще два малоубедительных доказательства ее же в «Скучной истории» и в «В овраге»).

[78] Доказательство отсутствия в таланте Чехова глубокой принципи­альной и общественно-тенденциозной струи я вижу также в том периоде его писательства, когда он был Ант. Чехонте. Такой эле­ментарный и самодовлеющий юмор в отношении к отрицательной действительности едва ли возможен в писателе, одаренном специ­альным чутьем к этой отрицательности. Еще естественнее был бы переход созревшего таланта к сатире, острой и описательной, но не к той лирически-мягкой тенденции, которую только одну и можно утверждать про Чехова.

[79] испытательный груз (лат.). — Ред.

[80] Такая полнота описания может быть подвергнута и чисто художественной критике, независимо от взгляда на обязательность для художника мировоззрения или тенденции. Особенно типична и бросается эта черта в «Мужиках» и в «В овраге», отмечена Н. К. Михайловским⁸. Например, в «Мужиках» все описывается с точки зрения простой последовательности во времени: утром дела­ли то-то, вечером — то, говорится там. Такой прием дает макси­мум «фотографической» объективности.

[81] Ср. поразительно одностороннюю и шаржированную статью Шес- това «Творчество из ничего» (Новый путь. 1905)⁹. Читая эту ста­тью, хочется начать спор с самими печатными строками, подарить разуму vis cogens¹⁰, запретить писать критику, цитируя в обосно­вание две-три вещи автора: кажется, ясно, что этим способом мож­но остроумному толкать автора в любую сторону, ссылаясь, где надо, на недоказуемость и неуловимость объекта.

Если и не видеть клубка, который образует оценка, данная в ве­щах Чехова, не видеть основного объективизма их, принципиаль­ной однородности заключенных в них следов оптимизма и песси­мизма, если, словом, из автора сделать broderie anglaise¹¹, вырезав все ненужное там, — и взять прямо, что Чехов грустит вместе с своими героями, говоря их устами, — то все-таки г-н Шестов не прав: разрешение проблемы индивидуальности, поскольку (непра­вильно) видеть таковое в речах его героев (а иначе нет никакой у Чехова проблемы), противоположно разрешению ее человеком «подполья», с которым объединяет героев Чехова г-н Шестов. Личность «подполья», изнемогающая при мысли об альтернатив­ности своей судьбы, противоставляет все своему я, ясно сознает все — и отвергает, погрузившись в свои раны. Герой же Чехова или смутно хулит общую жизнь, и связь этой хулы с его личной долей как раз не дана в сознании; или он видит в ней убежище,

[82] Овсянико-Куликовский. Пушкин, Гейне, Гете, Чехов; Булгаков. Антон Чехов как мыслитель и художник // Новый Путь. 1904. 11—12 ¹².