…А родись счастливой

Любу бросило в жар от предложения, она аж задохнулась, не зная, что сказать, но Кольчугина уже сорвалась с места и понеслась по каким-то новым своим делам, бросив на выходе из каморки видеотеки:

– Иди к Серафиме. Толкуйте!

Режиссёра Серафиму Самородову, женщину средних лет, тощую, как вобла, с глухим прокуренным голосом, Люба нашла у окошечка кассы. Та только что получила зарплату, ещё держала в руках расчётный листок и деньги. Сумма, видимо, ей не очень нравилась, поэтому она повертела её в руке и пробасила то ли себе, то ли Любе:

– Разве это счета? Это же нищета! Кто так говорил? Светлов или Олеша? А, может, Аверченко?

– Я не знаю, – сказала Люба.

– Вот и я не знаю, о какой сумме кто-то из них говорил. Про эти деньги, любой из них и говорить бы не стал. Ты ко мне? Зачем? – спросила она Любу.

– Кольчугина послала. Какую-то программу мы с вами должны делать…

– А я её хотела бы послать!.. Про какую программу она говорила?

– Про какую-то гостиную….

– Ага. Решила!? А то такая краля пропадает! Куришь? – предложила сигарету.

– Спасибо, не курю.

– Правильно! А я, видно, сдохну с папиросой во рту. Схватила однажды, чтобы похудеть, а теперь уже тоньше щепки, а всё не брошу. Ну, бог с ней, со мной. Пойдём говорить: кто ты, откуда, чего знаешь и умеешь? – И потащила Любу в конец коридора, где на одной из дверей висела самодельная табличка: «Режиссёры. Без бутылки не входить!» – Ко мне лучше входить с пачкой «Примы»… Шутка!

Комната была небольшая, где всего по одному: одно окно, один стол с телефоном, один телевизор, один шкаф и один угловой диван.

– Падай сюда, – показала Серафима на диван, – Рассказывай. – А сама осталась посреди комнаты, сложила руки на груди, глаза вперила в потолок.

– Я не знаю, чего мне рассказывать, – смутилась Люба, присев на край дивана. – Мне, вроде, и рассказывать пока нечего…

– Чистый лист с такой вывеской? Не верю! Должна быть биография, – не глядя на Любу, предположила Серафима.

– Самая простая. Родилась и училась в Прибалтике. Закончила училище постижёров в Риге, попала по распределению в Великогорск. Здесь работала в парикмахерской, вышла замуж. Муж погиб. Уехала в Москву, работала в Останкино по специальности. Оттуда Кольчугина пригласила сюда. Вот и всё.

– Не густо… Ну, а приметного что-нибудь в жизни было? Ну, вот кого бы мы могли первым пригласить на разговор из здешних знакомых? И так, чтобы это интересно было.

Кто, кроме мужа был ей интересен в последние годы, особенно здесь? Да никого, пожалуй… Разве, что Митрич поразил её однажды?…

– Он в деревне живёт, в Заречном районе. Сейчас наверно председателем колхоза работает… Аскольд Дмитриевич Настёхин… Говорит он интересно.

– О чём?

– Обо всём. О женщинах, например…

– Дон Жуан из Заречья? Интересно. Но это когда-нибудь потом. А то нас не поймут… Вот недавно у нас в театре появился актер. Их целая династия. Отец, сыновья, – все артисты. Правда, отец уже пережил старшего сына. Но работает до сих пор, и в кино ещё во всю снимается. Не представляю, как это возможно. Давай, начнём с него? Видеоряд прекрасный! И у отца, и у второго сына – тоже. А?

– Ой, я помню их! Муж меня даже знакомил когда-то со старшим…

Люба вспомнила. Они приехали тогда с Анатолием в Юрмалу. Гостиницу им нашли в Дуболтах. Бросив вещи в номере, Люба выбежала к морю одна, потому что муж спустился в ресторан на переговоры. День был ветреный, серый. Море катило на берег косые волны. На пляже – никого. Один только высокий пожилой старик стоял чуть выше обреза волн и смотрел не на море, а вдоль берега, откуда дует не сильный, но тугой ветер. Тогда ещё она отметила: какой красивый мужчина! А вечером в ресторане он оказался за соседним столиком. И она узнала его. Это же артист! Она видела его несколько раз в кино, и теперь, не отрывая от него глаз, вспоминала, в каких фильмах он запомнился ей.

– Ты кем-то увлеклась? – спросил Анатолий, проследив за её взглядом.

– Очень интересный мужчина, – прошептала ему Люба. – Я, кажется, видела его в кино.

– Вполне возможно. Это же Вацлав Дворжецкий. Вацлав Янович. Хочешь познакомлю?

– А ты его знаешь?

– Помогал кое-чем с машиной. Пойдём!

Они подошли к столику. Артист, поцеловав руку своей собеседнице, поднялся навстречу. Он оказался выше Анатолия и, пожалуй, даже прямее его.

– Извините пожалуйста нас, – сказал Анатолий спутнице Дворжецкого. – Вацлав Янович, вот супруга видела вас во многих фильмах и днём приметила у моря и мечтает с вами познакомиться. Вы позволите?

– Буду польщён, – улыбнулся, Дворжецкий, оценив Любу долгим взглядом не по старчески ясных крупных глаз. – Вацлав! – подал ей руку и довольно крепко пожал ладонь.

– Люба. Сокольникова. – Выговорила она чуть-чуть дрогнувшим от волнения голосом.

Артист поклонился ей, и со значением повернул голову к Анатолию, мол, хорош мужик, такую диву отхватил!

– Чем могу служить прекрасной даме? – спросил он, снова освещая взглядом её лицо.

Люба растерялась. Господи, чем же он может ей служить?

– Вацлав Янович, автограф дайте даме! – нашёлся Анатолий и снял с её плеча подаренную ей час назад белую кожаную сумочку.