…А родись счастливой

– Ну, почему «бросил»? С шеи я тебя сейчас поспущу – не обессудь, не те времена. А за спиной у меня подержишься, чтобы ниже куда не сдуло, поскольку интересуют тебя только кожа да рожи. И ничего больше.

– И на том, бать, спасибо, – проглотил обиду Игорь.

– На здоровье. Подвернётся момент, подсажу, сколько смогу, но ты и сам царапайся, стремись. Батя не вечен, как всё на земле.

– Эх, а-яй! Чего это тебя на философию потянуло? – спросил Игорь, но не стал вглядываться в лицо отца, как надо было при таком вопросе. Боясь напороться на жёсткость его глаз, уткнулся вытянутыми губами, носом и взглядом в чашку, выцеживая из неё остатки остывшего кофе.

– Жизнь – она разная, – Сокольников устало улыбнулся сыну, легко трепнул его за ухо и оставил одного у стойки.

Вот теперь Игорь понял, почему отец «поспустил с шеи» его и Васятку – перестал помогать сыновьям деньгами. Отлично срубленный в декоративно-русском стиле особняк в глубине то ли рощи, то ли старого парка, конечно же, влетел ему в копейку. Хорош домок-теремок! Надолго кому-то хватит.

Любу Игорь знал – знакомил отец. До отъезда её сюда встречались и запросто разговаривали, поэтому и вообще-то, никогда не стеснявшийся в общении с людьми, он повёл себя с ней не как с вдовой отца, а как с давно и близко знакомой сверстницей.

– Кто-кто в тереме живёт? – спросил шутейно, словно и не сидел с ней полчаса назад за поминальным столом.

Но ведь он явился к ней в момент, когда она, не то чтобы в трансе, но и отнюдь не без грусти перебирала в памяти эпизоды короткой жизни с отцом этого полнеющего уже молодца, и тон, выбранный им, оказался для неё сейчас не самым верным.

– Мышка-вдовушка, – ответила Люба так, чтобы он вспомнил, к кому и откуда пришёл.

Игорь вспомнил, но лишь слегка.

– Нелепо и грустно всё это, – сказал он, пожав плечами. – Был батя, и нет бати… Я разденусь?

– У тебя много вопросов ко мне?

– Нет, но наши уже уехали с Кащеем.

– Это и будет темой разговора?

– Не это! – Игорь бросил шапку на шкаф, на открытую его дверцу повесил дублёнку, поморщился на занавешенное чёрным крепом зеркало, прижал ладонями волосы на висках и примиряющее улыбнулся. – Слушай, ма-моч-ка, я понимаю, что прихожусь тебе всего лишь пасынком, но, может, сменишь гнев на милость? Был батя, нет бати, батю жалко! Мне, наверно, не меньше других. Но жизнь-то… – он подвигал пальцами, показывая, как торопливо бежит жизнь. – Ты отлично держалась на поминках, растрогала и очаровала всех районных тузов, да и областные валеты не прочь были утешить тебя на груди.

Не дожидаясь приглашения, Игорь прошёл в гостиную. Крутя головой, ухватил детали обстановки, так же быстро и зорко оглядел кабинет отца, столовую и кухню.

Люба стояла на пороге гостиной, прижавшись к косяку и ощущая щекой нежную прохладу хорошо отшлифованного дуба. «Не Анатолий, совсем не Анатолий», – оценила она пасынка, который продолжал разглядывать вещи, то делая шаг к чему-то, то замирая, как сорока, выглядевшая что-то блестящее: и схватить охота, и боязно – вдруг попадёшься.

– Ну, что? Вы неплохо тут жили, – заключил он, глубоко усаживаясь в диван и по ходу ощупывая велюр обивки. – Отец всегда держал отличный вермут. Он не изменил себе здесь?

– Изменил. Перешёл на коньяк.

– Достойная замена. Может, соберёшь что-нибудь на стол?

– Если что-то хочешь, возьми сам, – она кивнула в сторону бара. – Я должна переодеться. – Люба устало поднялась к себе в спальню. «Неужели вздумает остаться «пасынок»? Уже вздумал, если не уехал с мамашей. Чего он хочет, пасюк?» Покачала головой, распустила волосы из узла на плечи, с удовольствием ощутив их шелест. Села к зеркалу, посмотрела на себя опять как бы со стороны. А ей действительно идёт черный цвет, почему же она никогда не делала себе ничего чёрного? Бледнит лицо? Нет, это только сейчас от усталости и всего остального и, наверно, поправимо.

Она взяла в ладони два жгута волос и сильно, кругами потёрла ими щёки. Появился румянец. Вот, и с ним хорошо в чёрном. А волосы – вообще прелесть на этом цвете. Волосы… Её волосы всегда прелесть. Она давно, ещё с девчонок знала, что очень и очень не дурна, но самой у себя ей больше всего нравились ноги, волосы и глаза. Губы хотелось бы иметь чуть полнее. Нос? Нормальный. Остальным тоже бог не обидел. Но ноги и волосы – это подарок судьбы.

Люба запустила руки к затылку, подняла и медленно пролила сквозь пальцы струистую волну волос. «Жизнь продолжается?» – спросила она себя и улыбнулась отражению в зеркале.