А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 2

Персонаж рассказа, художник Серёгин – именно такой, слабый человек. Прозаик как бы задался целью рассмотреть отношение общества к «слабаку». Солидарность или отчуждение? Что главенствует? Слабость Серёгина в том, что ему был равно притягателен идеал и добродетели, и греха; руководил детской студией живописи, а сам рисовал дьяволиц; любил женщину, но отказывался вступить с ней в супружеский брак; имел в Казани квартиру, не дорожил ею. Помчался в столицу, но фантом славы, поманивший в Москву, развеялся, словно дым; картины потерялись, квартира, сданная мошеннику, была украдена. Вдобавок ко всем бедам потерялся паспорт, без которого невозможно устроиться на работу. Тут-то Серёгин и узнал, почем фунт лиха: «…Те, что прежде казались друзьями, услыхав о моих злоключениях, вежливо, но твердо отказались “войти в мое положение”. “Извини, старик, – звучало в ответ, – у меня у самого проблемы”. И это были те люди, с которыми я делился в лучшие времена самым сокровенным. Я уже не удивлялся ничему на этом черном свете. Я стал человеком с проблемами, изгоем, которого надо сторониться».

Не славянофильская соборность, а рыночная враждебность ждет человека, потерявшего паспорт и оказавшегося изгоем. Выходит, права радиослушательница; прозаик А. Суворов подтверждает ее наблюдение о смене менталитета в нашем обществе. Бедолага Серёгин еще больше усугубляет свое незавидное положение; он, обзаведясь маломальскими деньжатами, покупает не пакет пирожков, а бутылку водки и напивается с отчаяния. Последние сочувствующие отступаются, махнув на пьяницу рукой, сам, дескать, виноват. Человек без паспорта, разворачивает прозаик метафору, оказывается не только бездомным и безработным, но как бы «частью улично-каменной городской природы»[851]. Общество отринуло от себя неудачника, Серёгин барахтается из последних сил: «Но я еще настоящим бомжем не стал, потому как всё себе позволить пока не могу. Я еще человек, правда, неполноценный – без паспорта». Только за чертой бедности вспомнил Серёгин о Боге: «Я тону, меня уносит… Спаси меня, умоляю… Господи», – и осознал, что культура – не баловство, но возможность оставаться человеком. Духовность сделала бомжа славянофилом. Общество выталкивает его в природу, он сопротивляется и цепляется, как за соломинку, за культуру, которую противопоставляет природе с ее естественными законами: все позволено. Нет, не может он себе всего позволить. Любитель стал настоящим художником.

IV

Сергей Лавров в книге «Лев Гумилев: Судьба и идеи» восстановил историю взаимоотношений автора теории этногенеза со старшими евразийцами. Письма и статьи Л. Гумилева приходили в Прагу к Петру Савицкому, и тот пересылал их в Америку Георгию Вернадскому. «Штатовская» цензура долго «марыжила» статьи перед вручением их адресату. Зато впоследствии американцы едва ли не первыми оценили теорию этногенеза и теперь, по словам Елены Гончаровой, читают студентам лекции и используют концепцию для осмысления взаимоотношений с ближайшими соседями. Впрочем, не только с ближайшими. В США уже подсчитали, уточняет доктор медицинских наук Эльмира Глубоковская[852], что через 50 лет нас, россиян, останется около 55 миллионов, примерно треть от населения современной России. Расчеты шустрых американцев держатся на следующей идее.

«Причиной образования этноса, – размышляет Л. Гумилев, – я считаю особую флуктуацию биохимической энергии живого вещества, открытую Вернадским, и дальнейший энтропийный процесс затухания толчка от воздействия окружающей среды. Каждый толчок рано или поздно должен затухнуть. Таким образом, исторический процесс представляется мне не в виде прямой линии, а в виде пучка разноцветных нитей, переплетенных между собой. Они взаимодействуют друг с другом разными способами. Иногда бывают комплиментарными, то есть симпатизируют друг другу, иногда наоборот, эта симпатия исключается, иногда это идет нейтрально».[853]

Не слишком ли поторопились американцы списать наш этнос в «утиль», дескать, затухающий. Теперь евразийство популярно и у нас. В столице Казахстана – в Астане – даже университет носит имя Льва Николаевича Гумилева. В Москве проводится фестиваль кино «Евразийский калейдоскоп» под девизом «Этнос – диалог культур». Осваивают евразийский плацдарм и прозаики.

Попытались размотать «пучок разноцветных нитей» Валентин Распутин в повести «Дочь Ивана, мать Ивана» и Леонид Бородин в повести «Бесиво»[854] и пришли к иным результатам, нежели американские счетоводы. Их прогноз – оптимистичен, хотя сюжет той и другой повести трагичен, но не случайно же древние греки называли трагедию катарсисом; действительно, она – очищение души.