«Активное эпикурейство» стало основным типом культурной ментальности, нашедшим воплощение в чувственной литературе русской классики. Однако при том, что эта ментальность так много внимания уделяет внешней, чувственной стороне бытия, в ней всегда есть место Богу. Однако к концу XIX века общеевропейская культурная ситуация «смерти Бога» распространяется и в интеллектуальной культуре России. В результате создаются условия для распространения свойственных любой культуре элементов пассивно-чувственной ментальности, не несущей никаких реальных моральных ценностей, за исключением предельно чувственных, «рафинированно патологичных». Так в русскую культуру и приходит декаданс.
По типу культурной ментальности декаданс занимает промежуточное положение между пассивно-чувственным и идеалистическим и во многом соответствует тому, что можно определить как цинически-чувственный тип ментальности, аксиологическое кредо которого не являет собой никакой подлинной целостности. Истина здесь не представляет собой ничего связного. Никаких устойчивых этических и эстетических ценностей, за исключением чувственных, замаскированных духовными, нет. Этот тотальный релятивизм находит воплощение не только в известной тенденции к художественной усложненности декадентского искусства, но и в эстетической установке на принципиальную противоречивость в сочетании с глубоким индивидуалистическим пафосом.
Индивидуалистический пафос литературы русского декаданса связан с солипсической абсолютизацией фигуры художника и определяет ключевую, интегрирующую особенность эстетики декаданса, каковой является объективация субъективных переживаний
Обострение актуальности вопроса о смысле жизни в декадентском мировоззрении связано с тем, что декаданс – искусство без веры. «Вера – жизнь и истина в одно и то же время – есть такое действие, которым человек, осуждая свою собственную несовершенную и злостную личность, ищет соединиться с существом нравственным по преимуществу, с Иисусом праведным, с Богочеловеком», – утверждал А. С. Хомяков[860]
. В декадентской картине мира отрицание жизни как раз связано с утратой истины. Именно поэтому решение вопроса о смысле жизни связано здесь с проблемой обретения истины. Русские декаденты, с одной стороны, наследуют пафос истины, характерный для религиозной философии А. С. Хомякова, с другой стороны, исходят из иррационального характера истины, обретение которой – имманентная потребность личности, ее цель. Ярким примером реализации этой потребности может служить уже первый русский декадентский роман – «Тяжелые сны» Ф. Сологуба. В поисках истины его герой проходит от дискредитации познавательных возможностей разума через обличение порочной и злой сущности страсти к истине в любви. Однако обретенная в любви истина экзистенциально чужда ему. Выходит так, что смысл жизни человека в обретении истины, но истина оказывается по сути недостижимой, а сама жизнь – бессмысленной. Негативное отношение декадентов к миру находит выражение в идее принципиальной бессмысленности жизни, выраженной ужасающими образами, в каких является им действительность. Отнюдь не внушающие оптимизма картины быта провинциальной России, широко представленные в декадентской прозе, пугают, шокируют, парализуют сознание читателя, создавая ощущение полной абсурдности жизни. Однако примечательно, что именно любовь в декадентском представлении становится единственно возможным способом преодоления этого абсурда. Следующим шагом должно было стать обретение утраченного Бога. Ведь если следовать логике А. С. Хомякова, любовь способна примирить все противоречия в обществе и установить отношения подлинного братства. Любовь и есть Бог.