А в чаше – яд

– Я бы рада рассказать, да боюсь, не сумею слова-то подобрать. Цветы да листья на них. А иногда просто узор, как веревки перевиты. Ты вот Галактиона спроси, он и нарисовать сможет. У него конь с гривой, ветром развеваемой, красивый получается. Прямо как живой. Он и тарелки-то, наверное, лучше меня помнит. Он ко мне зайдет – я попрошу нарисовать да с Павлосом передам.

– Конь с гривой? – почесал макушку мастер. – Конь, значит…

И ушел в задумчивости, забыв попрощаться. Нина едва не рассмеялась. Будет им с Галактионом о чем поговорить. Тоже, видишь, конем заинтересовался. Нина лошадей побаивалась, сильные они больно да пугливые.

За хлопотами да разговорами с соседями Нина не заметила, как и день прошел. Солнце уже поменяло краски окружающих домов и заборов. Зелень на редких кипарисах и акации стала как будто глубже, контрастнее на фоне желтоватого камня стен. Небо поднялось высоким куполом, редкие облака ловили розоватые солнечные лучи.

На пороге открытой двери показался сикофант Никон. Позади него маячила женщина, закутанная в мафорий. Лишь глаза блестели.

Нина, увидев Никона, поклонилась, пригласила зайти. Бросила взгляд на женщину. Неужто жену привел с собой?

Посетители зашли в аптеку, тоже наклонили голову в знак приветствия. Женщина осталась стоять у порога, Никон прошел и сел на знакомую уже скамью. Смущенно почесал шею.

– Рад видеть тебя невредимой, почтенная Нина, – осторожно произнес сикофант.

– И я рада гостям, – настороженно ответила та. Потянулась за кувшином с вином, но сикофант поспешно поднял руку, отказываясь.

– Вот пришел я к тебе с Евдокией, женой моей. Ты с ней знакома.

– Доброго тебе дня, Евдокия.

Жена Никона что-то прошелестела в ответ. Не то смущается, не то боится чего, непонятно. В глаза не смотрит. Ох, не к добру это.

– Ты, Нина, расскажи нам про свои приключения. Где пряталась, пока отравителя не нашли?

– Ты не сердись на меня, почтенный Никон, не могу я рассказать-то. Только скажу, что во дворце была. Но с меня слово взяли, что не поведаю никому, как туда попала, да как выбралась, да что там было. Может, я чем другим помочь могу? Чай не за моими новостями вы сюда пришли.

– Да тут такое дело… Евдокия мне сказку сказывает, будто ты с ней говорила, а она после того другая стала. Как будто ты морок какой навела на нее.

– Это какой же морок? Ты зачем на меня наговариваешь, почтенная Евдокия? – мягко возмутилась Нина.

Женщина подошла быстро, Нина попятилась. Она-то как раз хорошо помнила и первую их встречу, и вторую. А Евдокия вдруг наклонилась к Нине и зашептала, оглядываясь на Никона:

– Я же раньше на мужа всегда как собака лаяла. И тяжко мне было оттого, а не могла по-другому то. Как видела его, так прямо злобой душа полнилась. А теперь не могу и слова поперек сказать. И смотрю на него не насмотрюсь, жду, чтобы хоть слово мне молвил. Вот что за травы ты мне колдовские дала? Соседки смеются, говорят, подменили меня. А это ты меня околдовала, я знаю.

У Нины похолодел затылок от ужаса. А вдруг про кристалл она вспомнит? Или видел кто. Что делать-то? Евдокия и правда какая-то тихая. Нина собралась с духом и зашептала в ответ горячо:

– Да какое колдовство в том? Травы я тебе принесла, чтобы успокоить сердце и разум. Да сказала, что муж тебя почитает. Вот ты и увидела его без злобного глаза. Это ж не колдовство вовсе, это дар божий, с любимым-то мужем жить.

– Дар божий… – Евдокия оглянулась на Никона. Тот, поймав ее взгляд, смутился, но отвернулся не сразу.

Нина со вздохом сказала:

– Вы, почтенные, не волнуйтесь. Никакого колдовства я творить не умею, ума не хватает. Вот травы собирать да сушить, да снадобья – что от головной боли, что от поноса – приготовить могу. Ну и от излишней крепости тоже. Притирания у меня хороши выходят. Успокаивающие травы тоже завариваю. А более ничему не обучена. Ни приговоров, ни колдовства тут не водится. Ежели хотите у меня трав каких заказать, так я вам приготовлю да пришлю.

Подумав секунду, наклонилась к Евдокии, к самому уху:

– Муж на малую силу не жалуется? Ежели для постельных дел, то тоже могу дать трав, но за этим отдельно прийти тебе придется, да одной, чтобы супруга не смущать.

Евдокия покраснела и замотала головой, прошептав:

– Какое там. В последние дни как будто и его подменили… – смутившись, отвернулась, закрыла лицо краем мафория.

– Ну вот и славно. Значит, тут без аптекарши справились, – Нина замолчала в ожидании, посмотрела на Никона.

Сикофант поднялся, оправил тунику, край плаща смял в кулаке. Евдокия, коротко поклонившись Нине на прощание, ступила за порог. А Никон быстро прошептал, оглянувшись:

– Ты, Нина, не держи зла за тот день, когда тебе бежать пришлось. Не совладал я…

– Что-то не припомню… о чем ты, почтенный Никон, говоришь? – прищурилась Нина.

Он глянул ей в глаза, поклонился и торопливо вышел. Нина перевела дух, прикрывая за ними дверь.

Вот и хорошо, что у них все в согласие пришло. Гликерия, верно, немало слез прольет. Ну да оно и к лучшему, чем полюбовницей у женатого-то быть. Она пышная, смешливая да красивая – найдет себе счастье.