А за окном – человечество…

После неурочного славного сна внук Зои был паинькой только пару часов. Они пролетели как мгновение. К полночи он вновь не на шутку разыгрался. Вокруг Славика, маленького короля в бумажной короне, больше похожей на шутовской колпак, расположилась разноголосо воющая свита из любимых игрушек: болтливый робот-поучалка Шунтик, назойливый «повторюшка» Хомячок, яростно ревущая гоночная машина и какой-то согбенный велосипедист, маниакально-настырно выписывающий замысловатые петли под заунывную электронную шарманку. Дерзко молчал лишь плюшевый и с недавних пор одноглазый Степашка. При этом он сидел с такой хитрой заячьей усмешкой, что даже у меня по спине от нее пробежали мурашки. Эдакий серый кардинал Славкиного детства…

– И-и-и-и-и!!!– самоупоённо верещал король игрушек, с каждой секундой возрастая в тональности. – Мы сейчас все поедем жить на Туполева! И-и-и-и-и!!! На щелбаны играть с Филькой в подкидного!!!

Чтобы дать вам хотя бы некоторое представление о силе звуков, сейчас издаваемых Славиком, приведу только один пример. Недавно, это была середина ясного тёплого сентября, мы с ним вышли погулять «в поля», как называют у нас в Берёзовой роще делянки здешнего аграрного университета. Переливчато мерцали молодые зеленя. На них вдали, похожая на перья пепла, неподвижно расположилась стая грачей, как заворожённая тишиной раннего вечера. Одним словом, классическая идиллия. Пейзанское счастье.

Здесь Славка и увидел впервые летучих мышей – крылатые комочки вечерниц, стремглав чертившие в сумерках резкие, суматошные и в то же время пластичные траектории.

–У них глаза как зелёные фонарики!!! Ух, ты-ы-ы-и-и-и-и!!! – радостно разразился он над нежно-тихими просторами полей таким азартным, голосистым визгом, что летучие мыши-слепыши потеряли всякую возможность своей ультразвуковой ориентации в этом прекраснейшем из миров. Как осколки после взрыва, они суматошно сковырнулись во все стороны без всякой надежды когда-нибудь ещё увидеть друг друга.

– И-и-и-и-и!!! И-и-и-и-и!!! – надрывно продолжал пульсировать по моей «хрущёвке» счастливый визг вошедшего в раж Славика.

Странно, но я сейчас как не слышал эти его пронзительно верещавшие трели. Словно вновь воспользовался спасительными салфетками для замуровывания ушных слуховых проходов. Так что, несмотря ни на что, я смог сносно читать, вернее, перечитывать лекции Ключевского, будто уютно сидел в благоговейной тишине любимой с лет юношеских Никитинской библиотеке.

– Слава, прекрати! – спохватилась Зоя, с опаской посмотрев на моё непривычно безмятежное, даже умиротворённое лицо. – Не балуйся!!!

– А я не балуюсь! – задорно объявил он. – Это от удовольствия жизнью! Для души.

Я внимательно покосился на него. Так на кастинге в театральный вуз член приёмной комиссии, замученный фальшивым чтением басен и стихотворений бесталанными соискателями, вдруг машинально поднимает голову, наконец услышав живые самобытные нотки чьих-то реальных способностей.

– Ну, ты даёшь… – одобряюще усмехнулся я. – К твоему уму ещё бы соответствующее поведение.

Славик тоненько хихикнул:

– Сейчас мой ум почистит зубы и пойдёт спать, чтобы завтра не опоздать в детский садик на утренник. Уж там моему уму работы найдётся более чем.

Нет, что-то со мной странное произошло. Просто-таки из разряда аномальных явлений. Кручёный-верченый ребёнок напрочь перестал меня раздражать. Я – притерпелся? Смирился? Не похоже. Ничуть. Но как разом отрезало.

– Ты купил себе беруши?.. – осторожно поинтересовалась Зоенька, тоже заметив мою эдакую неожиданную толерантность.

– Я даже толком не знаю, что это такое, – благожелательно вздохнул я.

Так что же все-таки со мной? Или «ко всему-то подлец-человек привыкает?!»

А Славка, словно нарочно испытывая моё терпение, пружинисто скачет и скачет по квартире. Как лягушка. То на диван вспрыгнет, то на стул взлетит. Пока подаренные мне мамой к моему тридцатилетию часы с боем «Чайка» обречённо не сорвались со стены. Их медное нутро, с грохотом рассыпалось шестерёнками и пружинами по паркету, траурно проскрежетав напоследок некое явно загробное время.

В руках Зои Витальевны взвился змейкой ремень, серебристо блеснул.

– Что ты наделал… – полуобморочно выдохнула она.

Славка куда-то метнулся, уворачиваясь от бабушкиной кары. Кажется, в сторону туалета. Даже медвежий тотем на этот раз не остановил его. Вскоре оттуда раздался его плач, правда, почему-то похож на такой звук, словно он ревел в глубокую кастрюлю.

Мы бросились искать его. Дите горько рыдало, забившись под чугунную ванну. Это было разве что возможно только при толщине Славкиного туловища, равного тени. Когда-то именно сюда в грозу, чтобы не слышать её бомбовые раскаты, пыталась трусливо протиснуться моя могучая пятипудовая Аманда, но ей удавалось лишь протиснуть морду. Не в последнюю очередь благодаря тому, что она была у неё всегда обильно слюнявой и соответственно, скользкой.