А завтра было вчера

Совсем не генеральская фраза, но её хватило, чтобы парень на мотоцикле стартанул с места и почти исчез в поднятом клубе пыли. Гоша закашлялся до слёз в глазах, а когда проморгался — красная «Ява» уже исчезла за поворотом. Дыхание перехватило, и тоска навалилась на плечи. Захотелось исчезнуть, сбросить с себя настырную кошку и нырнуть в раскаленный переулок — и никогда не возвращаться. Пусть останется эта жизнь с газировкой по 3 копейки, с молодым и красивым отцом. Красивая и подсусаленная, как в кинофильме студии Довженко.

Тем более, что ведра под скамейкой не было.

— Ты точно помнишь, что оставил его там?

Назад они бежали даже быстрее, но тревога всё усиливалась. Как бы Гоша не летел, невеселые мысли его обгоняли. Резких сквозняков стало больше — они буквально били под дых, словно в реальности образовывались дыры, из которых нещадно дуло.

— Ты понимаешь, Мефодьев, что мы сейчас непонятно во что вообще вернемся?

Гоша что-то промычал. Толку отвечать? Всё плохое, что могло случиться, уже случилось. Он всё продолбал: и отца, и свою жизнь, и вообще мир. И даже это грёбаное ведро — какого чёрта он с ним вообще попёрся куда-то? Тоже мне Экскалибур.

— Твоё ведро — это, блин, всадник Апокалипсиса. Господи… вот не верю в тебя, но услышь меня и поржи: мы погубили мир с помощью ведра. Жёлтого пластикового ведра, сука…

Проходная завода «Ленинец» была пуста, когда они вернулись. Это испугало бы Гошу, но только не сейчас. Он крутанул вертушку, и та вдруг покосилась с жалобным звоном. Пришлось протискиваться, удивляясь непривычной неряшливости помещения. Оно выглядело так, будто заброшено уже лет тридцать: на полу грязь, бумага на стендах полиняла и вспучилась.

Это было очень странно, но спрашивать у Киры Энгельсовны Гоша не рискнул.

Честно говоря, пока открывались двери на 16 этаж, Гоша пережил всю гамму чувств. От трагедии к надежде, когда увидел чистый и солнечный коридор, уже успевший стать родным. В коридоре все так же сновали люди, и это, казалось, удивило даже генерал-полковника Зильберштейн.

— Ничего не понимаю… Везёт тебе, Мефодьев.

Гоша доставил её прямо в генеральский кабинет, где она сразу же полезла в сеть. Просмотрела какие-то графики и таблицы и стала нервно жевать уголок докладной записки.

— Все выглядит так, словно твое ведро никогда не попадало в 1985 год. Аналитика чистая — мы вернулись ровно туда, откуда вышли. Кто-то за тобой прибрал.

Гоша не знал, что думать.

И тут здание потряс новый сильный удар.

— Я не понимаю… Реально не понимаю, зачем кому-то блокировать будущее.

Панайотов выглядел задумчивым.

— А кому оно нужно?

— В смысле?

— Будущее твое. Что у тебя в нем будет? Старость, болезни и смерть. Будущее — оно такое, Мефодьев. Оно тебе даст немного побегать, а потом вытеснит на обочину и все. Финита ля комедия!

Несмотря на весьма ощутимые толчки, Панайотов не выглядел напуганным. Он быстро перемещался по кабинету, словно собирал вещи. Что-то стирал с компов, что-то складывал в папочки, не обращая никакого внимания на Гошу.

— А там классно, правда? В прошлом?

— Нуууу… — Гоша вспомнил город и людей, выглядевших довольно бедно, и призадумался, — ничего так.

— Только подумай: живешь спокойно, все у тебя просто и понятно. Закончил школу — пошел в институт, закончил институт — пошел по распределению. Работаешь до пенсии, никто тебя не уволит. И все вокруг такие же, они твои товарищи…

— Это спорный момент…

— Да что ты понимаешь? — Панайотов хлопнул Гошу по плечу, — Сам подумай: здесь ты бежишь изо всех сил, а все равно в отстающих. Смотришь, а твой товарищ на БеЭмВе ездит, а ты — на трамвае.

— На «Солярисе», — уточнил Гоша, но спорить с Панайотовым почему-то не стал. Он и сам таким мысли частенько думал.

— Там честная и простая жизнь. Все равны. И пиво вкусное.

— Насчет пива — точно нет.

Но Панайотов отмахнулся, вытащил из сканера какую-то бумажку, посмотрел на нее, криво усмехнулся, скомкал и швырнул в мусорное ведро. В старое и покоцанное мусорное ведро, которое когда-то было желтым.

— Кира Энгельсовна, я нашел его! — Гоша взгромоздил на генеральский стол старое ведро. — Это точно оно!

Он перевернул ведро, бумажки разлетелись разноцветными птичками.

— Вот! Made In China. В 85 году такие точно не продавали. И вообще, я за этот день с ним сроднился, с закрытыми глазами его узнаю. Оно все это время было здесь, у Панайотова. Понимаете, кто его прибрал?

Его трясло даже сильнее, чем башню «Заслона». Кира Энгельсовна молчала и думала.

— Без ключа он бы не вышел за периметр. Собери мусор.

Гоша чертыхнулся и принялся подбирать бумагу.

— Стой! А ну покажи.

На ладони лежал комок. По виду небольшая листовка с хорошей типографской печатью. Расправив ее, Гоша прочитал: «Выборы 2025» и вопросительно посмотрел на генеральшу, а та уже включила монитор и что-то искала в архивных папках.

— Сюда смотри.

Запись с камер в лифте за позавчерашний день. Вот Кира Энгельсовна заходит в кабину, едет, потом выходит. Двери закрываются. Снова открываются: она заходит обратно и порывом ветра в кабину заносит несколько листьев и бумажку.

— Где это?