А завтра было вчера

— Двадцать восемь выговоров? Что, так плохо работала?

Он и сам был неважным работником, но панайотовская бабушка легко дала бы ему прикурить. Пожалуй, Скворцов прав — гнать таких надо, пока не натворили чего. Один дурак может тыщу умных погубить. Совсем как Гоша.

— Панайотов, бросай этого дебила, идем в аппаратную.

В приоткрытой двери показалась генерал-полковник Зильберштейн в сопровождении конвоя.

— Вы ключ достали? — выпучил глаза Гена.

— Нет, пойду так поковыряюсь… Марш наверх, мне твои руки нужны.

И тут здание «Заслона» потряс мощный удар. Раздался сильный толчок, как при землетрясении.

А потом второй. Гоша потерял равновесие, полетел спиной вперед — на него приземлилась Кира Энгельсовна и еще парочка ответственных товарищей. Этажи зашатались, пришли в движение, и здание начало оседать, словно проваливаясь под землю.

Тонкий металлический звук впился в ухо и быстро заполнил собой помещение. Присутствующие испуганно переглянулись:

— Что это?

Генерал-полковник Зильберштейн запрыгнула на журнальный столик и наступила на пульт от телевизора — пластиковый ящик вздрогнул, и на медленно посветлевшем экране появилась бегущая строка «Новости на этот час». На фоне танка, застрявшего в воротах цирка.

Панайотов обернулся с выражением неподдельного ужаса:

— Но это же…

Крупная дрожь пробежала по зданию, и стоявшая на подоконнике герань тяжело рухнула на пол.

— Падаем, товарищи.

Башня «Заслона» опускалась вниз со скоростью около двух минут на этаж. Четыре противовеса из шести вышли из строя.

— Тот, кто блокировал лифт, должен был понимать, что этим кончится…

Кира Энгельсовна была мрачнее тучи.

— Время не стоит на месте. Если ты не движешься в будущее, ты катишься назад. И это катастрофа.

Гоша, хоть и был перепуган до смерти, все же рискнул спросить:

— Но зачем кому-то блокировать будущее?

— Это очень хороший вопрос, Мефодьев.

Масштаб катастрофы было сложно представить. Потому что раньше такого никогда не было. Мало того, что будущее оказалось отрезанным, так еще и прошлое стремилось поглотить их, как черная трясина. Кира Энгельсовна каждые пять минут требовала доклада, и картина была удручающая: башня «Заслона» опускалась вниз. Как бомба с часовым механизмом, она отсчитывала время, а потом проваливалась вниз на очередной этаж. И очередной год отматывался назад, погружаясь в затхлую, стоячую воду времени.

— Мы падаем, Кира Энгельсовна…

— Вижу. Панайотов, что у нас по лифту?

— Без изменений. Цокольные этажи недоступны, первый и второй тоже. Скоро заблокируется третий.

— С какой скоростью мы падаем?

— Примерно две минуты на этаж.

Генерал-полковник что-то прикинула и повернулась к Гоше:

— У нас час и двенадцать минут, чтобы забрать твое ведро. Вперед, дебилушка.

Гоша побежал, как ужаленный.

Выходя в тот же немного сонный, жаркий день, Гоша вздрогнул — он ожидал увидеть вокруг сгущающуюся тьму. Но всё было тихо и мирно — в июле 1985 года еще ничего не произошло.

— Чего рот раззявил? Шевелись.

Кира Энгельсовна запрыгнула к нему на руки и скомандовала:

— Бегом марш! Туда, где ты его оставил.

Мефодьев вспотел и запыхался, его физическая форма была явно неподходящей для того, чтобы бегать кроссы с кошкой на руках. Но протестовать не смел, он и без того был кругом виноват. Единственный вопрос, который его беспокоил: что будет, если они прибегут туда раньше, чем он оставил ведро?

По шее и лбу струился пот, сердце колотилось как ненормальное. Радовало только то, что временами стоячий воздух прорезался ледяным сквозняком. Чем дальше Гоша бежал, тем чаще попадались ему такие струи, всегда возникавшие неожиданно и ударявшие в бок, как нож хулигана.

Когда он шел сюда в первый раз, такого не было. Он хотел спросить, но понял, что, если откроет рот, то сердце выскочит прямо туда и затеряется где-то в пыльных переулках Московского проспекта.

— Стоять! — резко скомандовала Кира Энгельсовна. Гоша затормозил, едва не клюнув носом в нагретый асфальт. Проследив за её взглядом, он увидел нечто странное: ему показалось, что здание в конце квартала как бы искривляется — эффект был похож на фотошоповский фильтр. Но ничего удивительного: Мефодьев давно не занимался физкультурой, и такая пробежка с отягощением была для него совершенно неожиданной. Тут и не такое померещится.

Путь, на который одному Гоше понадобилось полчаса, вдвоем с Кирой Энгельсовной они преодолели за пятнадцать минут. Вот и станция Фрунзенская, вот и проходная Петмола, вот и он сам сидит на скамейке, головой вертит. Блин, дерьмово он всё-таки выглядит!

Но ведра с ним нет.

— Под скамейкой должно быть. Я его туда ногой задвинул.

Гоша снова проводил взглядом парня по имени Павел Мефодьев. Вот он подошел к мотоциклу, завел его, подождал, пока полноватая бухгалтерша устроится сзади. И тут он рванулся — так захотелось сказать ему, чтобы не ехал. Чтобы задержался хотя бы на пять минут, и уже выехавший КАМАЗ пролетел бы мимо.

Но в горло ему впились когти, и Гоша едва не потерял сознание от боли.

— Ты что творишь, скотина? Один раз напакостил — этого более чем достаточно. Ведро ищи, придурок…