И всё же это был хоть и краткий, но мирный период. Но когда казалось, что уж им нечего бояться, нечего страшиться, что уже нечему больше случиться, судьба послала им ещё одно испытание: в их доме снова появился Попов. Они о нём совершенно забыли – и вот он снова в «Усладе».
Были сумерки. На пианино, перенесённом в столовую, Анна Валериановна играла фуги Баха.
Попов пришёл из кухни. Мавра Кондратьевна пошла доложить о нём Анне Валериановне.
– Мужик пришёл… тот самый. Говорит – по делу.
Попов явился расфранчённым. На нём была так называемая тройка коричневого сукна: брюки, жилет, пиджак. Костюм, конечно, не был куплен в магазине, да и таких материалов уже давно в продаже не было, – он являлся плодом реквизиции. Внимательному глазу Анны Валериановны показалось, что она уже видела этот костюм когда-то, возможно, настоящий его владелец был как-нибудь прежде гостем в «Усладе».
Заметив её внимательный взгляд, Попов расхвастался. Он был уверен, что нравится.
– На шелку костюмчик, – доложил он радостно.
На выпуклом животе Попова болталась толстая золотая цепь. Он вынул часы и, щёлкнув, одну за другою, открыл крышки. Но вдруг вспомнив о цели визита, начал соболезновать:
– Слыхал, слыхал… Какие времена, Господи ты Боже мой! Баба ходит по домам с расстрелом! Будь я в городе, не допустил бы! Никак бы не допустил!
Он заботливо спросил о здоровье Людмилы и, вынув из карманов пиджака три коробки сардинок, наставительно заметил, что этот подарок – «для ей одной».
По всему видно было, и он хотел дать это понять, что его решение принято, но эта тётка-ведьма, очевидно, не догадывалась. Его беспокоило, что в «Усладе» не заметно было радости при его появлении, прислуга даже шарахнулась от него и побледнела.
Чтоб придать себе вес в глазах тётки, а её «поставить на место», Попов начал свои рассказы.
– Тут вот, неподалёку, в селе Пески на той неделе хозяйку-помещицу убили бабы. Может, ты знала помещицу? Устинович ей имя. Бабы и убили. Ну, бабам дело это непривычно, целый час они маялись, пока прикончили барыню. Она, видишь ли, всю свою жизнь в молоке купалась – вода вроде кожу портит. Деревня та бедная: то голодно, то холодно, то падежи скота, то пожар на всю деревню, а барыня всё в молоке да в молоке. Как горе в деревне или болезнь – пугается барыня, катит в Париж. А как назад приедет – молоко ей в ванну вёдрами, да каждый день, утречком, чтоб парное. Давно бабы зуб на неё точили, да высоко, не достать. Ну, теперь, как всем равенство и свобода, то и барыню убить можно. – И он ругнулся.
Анна Валериановна слегка отшатнулась.
– Скажи, какое слово я сказал нехорошее, – забеспокоился Попов. – Ты поправляй меня, поправлять меня надо, если я что не так говорю.
Историю помещицы Устинович он рассказал с умыслом, подготовляя себе путь в головинскую «Усладу».
– Вы пришли по делу? – спросила Анна Валериановна.
– А ты меня не торопи. Я к тому – беда теперь одиноким женщинам, у кого подходящей мужской защиты нету. Вот та Устинович жила одна. Покуда товарищи вас не тронули, меня благодари, мой приказ, у нас, у бывших тюремных, слово крепко. Ну, как сердце за вас болит! Вот и братца Людмилина убрали. А вам опасно: и в городе опасно вам, опасно и в деревне. Вам в семью мужика надёжного надо – вот что! Нынче барышням замуж выходить надо. Да и выбирать надо мужика бывалого, чтоб сдачи дать мог. Нынче кто страх нагнать умеет, тот только и живёт. Такое собачье время!
И он осведомился, не боятся ли Головины жить одни.
Миг подумав, Анна Валериановна ответила, что нет, не боятся. Дом давно опустошён реквизициями, ценностей в доме нет. Нет, не боятся.
– А то, в случае, мне давайте знать. Приду переночую. Затем и пришёл, чтоб сказать.
Он пришёл ещё раз и ещё раз. И затем, к ужасу тётки, уши которой отказывались верить и мозг – понимать, он сделал формальное предложение Миле.
Анна Валериановна одна сидела с ним в гостиной (Милу она старательно прятала от Попова, объясняя её отсутствие слабым здоровьем, особенно после пережитого потрясения – смерти брата). Долголетняя привычка сдерживаться помогла ей ничем не выдать себя. Мозг её заработал быстро. Она мигом поняла опасность, грозившую Миле. Надо было – прежде всего и во что бы то ни стало – выиграть время. Не дав ни положительного, ни отрицательного ответа, надо было не рассердить, но и не обнадёжить Попова, держать его на расстоянии, не сделав ни другом, ни врагом.
Анна Валериановна выслушала его внешне спокойно и внимательно. Жизнь и судьба Милы зависела от того, как она ответит Попову и как он затем поведёт себя.