a519320070554f13d17632a2d6377c88

Что дёрнуло Резерфорда раздвинуть размеры «тоннеля», который сам же он и укрепил, непонятно. Но в 1909 году он предложил своему студенту Эрнесту Марсдену тоже посидеть за экраном с лупой и посчитать вспышки. На сей раз, правда, не только в том месте, где их прежде ловил Гейгер, но и на экранах, расположенных сильно в стороне.

Поскольку работа была поручена студенту, можно догадаться, что Резерфорд на самом-то деле тыкал пальцем в небо, совершенно не рассчитывая на какой бы то ни было прорыв.

И действительно, когда Марсден обнаружил крайне редкие вспышки на экранах, которые находились под большим углом к основному потоку альфа- частиц, Резерфорд сказал: «Это почти так же невероятно, как стрелять пятнадцатидюймовыми снарядами по бумажной салфетке и получить их рикошетом назад».

Как объяснить столь мощное отклонение? Видимо, альфа-частицы время от времени наталкиваются на какой-то более мощный, чем предполагалось, положительно заряженный объект в атомах золота. Так возникла идея ядра атома, а вслед за ней Резерфорд создал и свою знаменитую «планетарную модель атома», которую мы изучали в школе.

Но ирония в том, что и эта модель была неверной. Да, она неплохо объясняла оба эксперимента — и Гейгера, и Марсдена. Кроме этого, она была очень красива — микромир казался устроенным так же, как Солнечная система. Буквально какая-то фанта­стическая матрёшка мирозданья!

Но если «планетарная модель атома» верна, то элек­троны, движущиеся по своим орбитам, должны испускать огромную электромагнитную энергию. В этом случае они растратили бы её за доли секунды и просто упали бы на ядро.

Иными словами, если мы соглашаемся с этой моделью (доказанной, между прочим, в опыте), то история нашей Вселенной закончилась бы, даже не успев начаться. Теория «Большого взрыва» превратилась бы в теорию «Большого схлопывания».

Поэтому дальше последовала модель атома, учиты­вающая квантово-волновой дуализм Нильса Бора. Потом придумались кварки. А теперь учёные и вовсе строят модели «струн», то есть двумерных матери­альных объектов (что само по себе выглядит как нелепость), образующих безбрежное мирозданье.

И вот ведь снова какая ирония! Эйнштейн, который, казалось бы, начал эту революцию, так и не смог принять открытий Нильса Бора, считая их чересчур экстравагантными. И нам остаётся только гадать, что бы он сказал (и как бы он выругался), узнай он о том, что материя создана двумерными объектами.

Эйнштейн не мог согласиться с тем, что одна и та же реальность в одних случаях описывается одними законами, а в других — на квантовом уровне — другими. Ему казалось это чистой воды абсурдом. Но так называемая копенгагенская интерпретация на этом настаивает, и её модели работают.

Может быть, кто-нибудь когда-нибудь сможет из­бавить нас от этого парадокса и пересоберёт «тоннель» физиков каким-то совершенно другим способом. А может быть, и нет. Кто знает?..

Но наивно думать, что эволюция, которая изготавливала нас для вполне определённых целей выживания в дикой природе, оснастила нас интеллектуальным аппаратом, способным решать любые задачи. Скорее всего, это не так. И мы должны быть предельно внимательны к своей ограниченности.

Да, наши тоннели очень прочны, а наши модели — это только модели. Впрочем, всё это не отменяет возможности для нас двигаться дальше и созда­вать что-то новое.

Наконец (и это, может быть, самое важное), кроме карты, территории и маршрута, есть ещё один, остающийся до сих пор скрытым от нас, элемент этой схемы. Да, это мы с вами — тот самый субъект, который рулит по этим трассам, въезжает в тоннели и не может их покинуть.

Сколь бы хороша ни была ваша карта, вы не можете знать наверняка, с каким именно человеком вы будете по-настоящему счаст­ливы, какое дело позволит вам самореали­зоваться и достичь наилучших результатов. Даже если вам почудится, что это «то самое», пока вы не проверите, вы не узнаете.

Это ещё один уровень организации системы, о которой мы говорим. В действительности она куда сложнее, чем просто лишь соответ­ствие карты ваших представлений о реально­сти с фактической территорией реальности.

Так что, хотим мы этого или нет, мы всегда находимся в зоне эксперимента. Мы исследо­ватели, а наши модели реальности — это тот способ, которым мы можем шаг за шагом продвигаться дальше.

Вот, собственно, о построении этих моделей мы сейчас и поговорим.

Для человека нет ничего

более интересного в мире, чем люди.

ВИЛЬГЕЛЬМ ГУМБОЛЬДТ

Мы живём в мифе о «человеке».