a519320070554f13d17632a2d6377c88

Мы представляемся себе «венцом творенья», «высшей ступенью эволюции» и «светочем разума», обладающим уникальной «духовной сущностью».

Мы, мол, — это просто что-то такое прекрас­ное-распрекрасное, а всё прочее — это так, следствие неудавшегося эксперимента. В край­нем случае, сделано для нас и для нашего удовольствия.

Ирония в том, что рассуждать подобным обра­зом может лишь субъект, который решительно не понимает, как всё устроено на самом деле.

Всякие наши представления о собствен­ном величии объясняются лишь нашей же невероятной ограниченностью.

Наверное, можно восхищаться грандиоз­ностью нашего муравейника — мощью этой гигантской научно-технической цивилиза­ции, подмявшей под себя весь остальной мир на планете Земля.

Но даже если вас поражает сложность мура­вейника, разве станете вы восхищаться «ге­нием» отдельного муравья? Вряд ли.

Да, то, что человечество сделало «скопом», — штука нетривиальная. Но это следствие биоло­гически детерминированной в нас способности к взаимоорганизации, а вовсе не достоинство отдельно взятого субъекта, сколь бы умным, великим и значимым он ни был.

Без других людей ни один из гениев чело­вечества не представлял бы собой ничего экстраординарного.

Вероятнее всего, он бы бегал на четверень­ках и то ли лаял, то ли блеял. Всё, что сде­лало нас людьми, — это культура, которую мы восприняли (которую, точнеее сказать, в нас запихнули).

Все знания, умения, представления, все наши мысли и даже чувства — всё это почерпнуто нами из культурной среды. Всё это — результат научения и социальной дрессировки.

А если бы соответствующие «работы» не были бы над нами произведены, мы бы пред­ставляли собой просто биологическое суще­ство — слабое, невероятно уязвимое, неспо­собное к самостоятельному выживанию в природе.

Гордиться собой и своей «чело­вечностью» — каждому из нас в отдельности — странно.

Да, способность к взаимной орга­низации — это наше существен­ное эволюцион­ное приобрете­ние. Однако и она, как выясняется, далеко не безгранична: мы не способны к созданию по-настоящему больших социальных групп.

Большие группы — народы, цивилизации, сообщества учёных и гуманитариев, биз­несменов и сельхозработников, разнооб­разные касты и элиты и т. д. — мнимы. Эти социальные группы — теоретические абстрак­ции, они не существуют на самом деле.

Каждая такая группа объединена специ­альным языком и установленными в ней социальными играми, а вовсе не тем, что все эти люди фактически друг друга знают и находятся друг с другом в непосредствен­ных отношениях.

Так что вот он, казалось бы, наш — человече­ский — эксклюзив: язык и социальные игры.

Впрочем, уникальность человеческого язы­ка — это вещь тоже достаточно условная. Если понимать под языком средство передачи какой-то информации, то подобные средства есть и у других животных.

Про социальные игры я уж и вовсе молчу — животные играют в них не хуже, а значи­тельно лучше нас. Подумайте о той слажен­ности, которую демонстрирует стая волков на охоте, а потом представьте, что вам надо договориться о чём-то подобном с другими людьми, не используя при этом языковых средств...

Короче говоря, даже эта наша хвалёная «уникальность» существовала в природе (у других видов) и до нашего с вами появле­ния на одной из ветвей эволюционного древа. Нам реально нечем хвастаться.

Но коли так, что в таком случае представляет собой наше мышление? Некая уникальная человеческая способность? Но если в нас самих — как представителях биологического вида — нет никакой уникальности, то откуда ей вдруг взяться, если речь заходит о мышлении?

Мы легко ответим на этот вопрос, если пригля­димся внимательнее к тому, как организуют свою жизнь наши сородичи, не отягощённые культурой — стаи человекообразных обезьян и представители примитивных человеческих сообществ.

А они мыслят и, поверьте, делают это бле­стяще! Мы не замечаем этого просто по­тому, что подходим к ним с нашей языковой и социальной меркой.

Стоило учёным переформулировать интел­лектуальные задачи на понятный для тузем­цев Амазонии язык, как те тут же обставили выпускников Гарварда по уровню IQ. Это и понятно: в Гарварде, конечно, жизнь непро­стая, но она не сравнится со сложностью выживания в дикой природе.

Для того чтобы выжить в среде, которая значительно более агрессивна, чем наша с вами (или в том же Гарварде), нужны недю­жинные интеллектуальные способности. Поэтому странно удивляться тому, что «прими­тивные» туземцы мыслят не хуже, а в некото­рых аспектах и значительно лучше нас.