Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

Не успев даже удивиться происходящему, озираясь в поисках своего нечаянного собеседника, он оказался перед воротами без воротин, столбами которого служили изваяния громадного змея и медведя стоящего на задних лапах, а может это были и не изваяния. Теперь он мог видеть, что там за ней – за этой изгородью, простиралось такая же пустыня, только усеянная вся сором – привнесенным жившими когда-то на земле, пытавшихся утащить его с собой в посмертное пребываение. Настолько многого, что этот сор сам давно превратишись в бесконечные и зловонные кучи мусора, превратился в непреодолимые преграды к заветной высоте. Пытаться пройти пробираясь по ним, было бесполезно, так как каждый шаг таил под собой опасность – провалившись, навсегда остаться под грудой мертвых вещей, и лишь одна дорога вела к заветной вершине, замызганными зигзагами уносясь вдаль к ее подножию. Глядя на это позорище отчаянного самообмана, он снова убеждался до какой степени тщеславия, может дойти человеческое честолюбие. Чего здесь только не было. От простого, до вычурного; от бесконечно богатого, до несносно бедного. Вперемешку с протухающей едой и скисающими напитками, гнили вещи: всюду виднелись обрывки, служившие некогда людям одеждой, от самых грубых дерюг, до невозможно изысканных тканей; с изящными плащами вельмож, валялись изорванные набедренники нищих; вкупе с золотыми сосудами богачей, валялись черепки посуды бедняков; резные трости и корявые посохи, украшения и приборы для наведения красоты, огромные повозки и мелкие изваяния – все это лежало друг на друге и медленно истлевало. Вид этот не предвещал ничего хорошего. Раздавленный многовечностью времен, он поспешил скорее уйти, но развернувшись, с ужасом понял, что уже не сможет сделать этого. Только что простиравшаяся за ним пустыня, внезапно превратилась в бесконечную топь – пугающее первозданность творения. И кажущаяся преодолимость обманчива, поговаривают, что самый отчаянный, понадеявшись на свою прыть, сгинул в ее бездонных глубинах вместе с ковчегом, и сам Ан знает, что там с ним. Снова оказавшись перед воротами, он снял свой сатуш и, следуя какому-то наитию, дрожа в коленях, ступил на дорожную пыль.

Он шел, с суеверным страхом озираясь по сторонам, опасаясь внезапного нападения чего-то страшного, неизвестного. Чем дальше он заходил вглубь, тем мрачнее становились горы мусора, тем старее и древнее были вещи, из которых были эти горы, тем зловещей казались существа в них таившиеся. Уходя все глубже, ему все же хотелось верить, что его усилия не напрасны; мысль о том, что придется возвращаться той же дорогой, удручала сильней всего. По мере того как начало смеркаться, тут и там, его глазам бросались дымы красных всполохов сжигаемых воспоминаний, вещающих о тщете попыток обмануть себя, и только птицы забвения взлетая и покружившись, опускаясь, не давали забыть о покинутом. Впереди слышались тихие звуки журчания вод, предзнаменуя скорое достижение намеченной цели. Воодушевленный близким привалом, он ускорил шаг, и вскоре его взору предстали волны грязной, иссушающей жижы, перекатываясь увлекаемые ею в темноту горной пасти. Вот она, река источающая смертный смрад. И провожатый стоял уже на берегу, поджидая его, чтобы увести за собой, туда в большую землю, в страну без возврата. Он – служитель Инанны, конечно узнал его, да и от простых людей, много раз он слышал страшные, полные ужаса рассказы о повелителе пекла, безумствующем воителе, несущем мор и болезни – супружнике ужаснейшей хранительницы большой земли. Подковыляв к нему на своих тонких, длинных кривых ногах, служитель преисподней вцепился в него корявыми как ветви старых дерев пальцами, суставы которых напоминали их корни, и, радостно нашептывая скрипучим голосом что-то непонятное, начал увлекать его в пустоту бездонной темноты. «Это смерть» – снова мелькнуло у него в голове. Провожатый затрясся от хохота, и казалось кости голого тела, затянутые бурой, сморщенной и растрескавшейся от палящего зноя кожей, вот-вот готовы развалиться в ней, при этом копна рыжих, жестких и сухих как иссохшая трава волос торчащих в разные стороны, на голове даже не шелохнулась. Его кашляющий смешок, был так же отвратительно трескуч и надломлен, как и сам весь провожатый.

– Это еще не смеерть, смерть впередии. – Обещающе проблеял повелитель димов, больно скручивая руки и срывая с него дорожный плащ, тащя все дальше.