Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

Пещера, в которую его тащил Эркал, встретила их дыханьем могильного зловония, обдававшим холодом смерти, в то же время в котором чувствовался и жар болезней, и неизвестно что было хуже. Однако провожатый не дал ему наслаждаться ощущениями, уводя по волнам реки, в глубины которой они не погружались, но шли по ней словно посуху, шли с невиданной быстротой. На их пути вставали все новые ворота, встречающие их щербатыми кромками, грозно нависавшими над входящими. И каждый раз, как они подходили к очередным воротам, страж требовал плату за проход в них, и провожатый срывал с него что-то из одежд, перед тем как провести в них. По пути он видел других, таких же как он, которые, по собственной ли скупости, то ли по скудости своего существования, то ли под тяжестью содеянного, не сумели пройти дальше, так и оставаясь тесниться в пещерках между проходами, будто надеясь на чье-то снисхождение. Их обнаженные, совершенно истощенные тела и багровый холодный свет, источаемый в пристанищах несчастных, придавал им столь же печальный вид, как и положение в котором они пребывали. Некоторые прождали здесь так долго, что их тела успели разложиться, и лишь части их продолжали еще хранить сознание, ожидая чего-то.

Когда они достигли последних ворот, он понял это, пытаясь постичь своим взором ширь громыхающего жерла. Собранные из человечьих костей, отделанные содранными кожами и вывернутыми утробами, они привечали их зловещим хохотом, а в скрипе открывающихся створов, слышались стоны мучимых вечным затворничеством душ, давая понять, что впереди ожидает входящего в обширные чертоги. Сорвав с него прикрывавшую срамоту шубату, провожатый, разражаясь издевательским гоготом, втолкнул его внутрь.

Брошенный голым в чертоги мрака, он чувствовал нескончаемый стыд от унизительного положения, в которое был поставлен и ужас от мысли, что все это безумие будет продолжаться вечно. К нему тут же отовсюду слетелись безобразные прислужники владычицы Кур-ну-ги, и, окружив со всех сторон, подхватили его, чтобы увести на суд.

В стране теней, царит печаль и тишина скорбного безмолвия, и только служителям великой властительницы подземелья позволено говорить, тени же не должны нарушать покой преисподней шумом случайно оброненного слова, лишь изредка им позволено переговариваться друг с другом шепотом. Все здесь ходят на цыпочках, ведь от топота ног могут пробудиться древние создания и горе тогда нарушителю спокойствия, существование его здесь, превратиться в бесконечные страдания от голода и лишений. Во тьме нельзя увидеть веселья жизни, и только тени усопших мелькают в испуге, шарахаясь в темноте от любого оклика.

Отбиваясь от наседавших на него со всех сторон гулла, он невольно закричал от боли и страха быть погребенным под слизкими телами, своим криком сотрясая основы ледяного безмолвия, проклиная их и взывая к заступнице. Наверно никто до него не шумел здесь так громко, никто не осмеливался вести себя так дерзко, никто не противился прислужникам жестокой Эрешкигаль, но только он позволил себе прикрикнуть на них. И сразу почувствовал, как те посыпались с него, как могильные черви сыплются под лучами лучезарного Уту, и испуганно расступились. Вздохнув с облегчением, он уже подумал, что все кончено, от него отстали и не пристанут больше, но тут же с ужасом осознал, что те отступили не от страха перед ним, но лишь расступились, чтобы пропустить кого-то могущественнее, перед которым сами они дрожат, как трепещущие на осеннем ветру листья. Тут же он, не услышал, почувствовал дыханье тишины, и какая-то неведомая сила подняла его, кажется даже к самому своду обширных просторов, и понесла в самые темные дали средь этой мрачной тьмы.

Он знал, куда его занесло неиствующим гулла. Он понял это, когда узнал среди этой тусклой унылости, синеву холодного сияния ее двора. Восседая на высоком престоле, повелительница недр, гневно и со злобой глядела на него. Она прекрасна, но красота ее лишена жизни и холод смерти давно не оставил на ее щеках и следа здоровья румянца, но кожа ее бела и холодна, и сама вся она бледная, как подтаявший в горах снег, и от этого выглядит пугающе некрасивой. Уже и семь судей-ануннаков, собрались вершить его судьбу. И уже, происками белой царицы уготована ему суровая участь. Высокомерно глядя со своего величия, она разразилась злорадной бранью долгожданного удовлетворения:

– Вы прислужники звезды утра, сколь дерзки, столь же самоуверенны, считая, что вам все сойдет с рук, как была дерзка и самоуверенна ваша госпожа – моя взбалмошная сестрица, когда с угрозой стучалась во врата моего царства, до тех пор пока не почувствовала силу моего гнева. И все вы ее любимцы, заслуживаете столь же горькой и постыдной участи, какая уготована была ей здесь. Только моя добрая воля, не желающая расшатывать основ нерушимых правил Ме, позволяет еще терпеть ее неугомонных отпрысков у себя. Но из них – ты оказался самым буйным и дерзким, и тебе не избегнуть достойной кары.