Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

Двинув бровью в сторону судей, столь же высоких и чинных как изваяния резчиков, как и полагается богам, она разрешила огласить им свой приговор.

Судьи так же суровы, как и решения которые они выносят, так же безлики и серы как все вокруг. Лишь холодные лица позволяли еще надеяться на беспристрастность их суда, но нет. Встает один из них, судя по виду старший, и оглашает приговор, и он не утешит напуганного духа, и он не успокоит взволнованного сердца. И он слышит, холодея от ужаса: «…Забвение. Одиночество вечного мрака».

«Это смерть! Это конец!» – думал он с отчаяньем, но ничего сделать уже не мог, члены его одеревенели, уста заклеились. И только глаза продолжали еще видеть, а уши слышать, и чувства оставались открытыми: чтобы видеть, чтобы слышать, чтобы чувствовать, чтобы осознать весь ужас участи его постигшей. И Белая царица отвечала ему, торжествующим смехом, словно приговаривая: «Даа, это смерть! Даа, это конец!» И все вокруг подобострастно тихо хихикали, боясь разражаться полной грудью. Казалось и стены ее жилища смеялись над ним, трясясь от хохота, разносившегося тихим отзвуком по сводам

И снова одиночество, одиночество нескончаемого забвения. Без света, позволяющего узреть и понять куда идти; перед взором лишь непроглядная тьма. Не слышно указующего звука и не нащупывается путь, чтобы не плутать в неизвестности, и не набрать воздуха, чтоб вдохуть полной грудью. Казалось, он во власти самой Тиамат, которой страшатся сами боги, может даже попал к Абзу – изначальному мраку забвения, предрешаещему конец мира, и теперь его судьба – вечно бродить в безмолвии нескончаемого мрака.

И он шел. Шел не день не два, не месяц и не год; лета, может век или многие тысячелетия; безвременье.

И все во тьме, и все в тиши. Но не было уже веры, не было надежды; но просто шел, потому что так надо, потому что бессмысленно, и уже не помнил, не сознавал кто он и зачем бредет в этой темноте; забвение.

***

Чей-то крик заставил отвлечься, и пустынник нехотя впустил яркий свет, выходя из раздумий.

– Аш-Шуу! – Подбегал к предводителю оборванный разбойник.

Пустынник, обернувшись, гневно сверкнул глазами. Но не заметивший этого оборванец, обратился к нему в том же духе:

– Аш-Шу. Рабыня, готовившая нам еду, накануне издохла, и теперь некому поварить. – По всему было видно, что это один из недавно приставших к их братству искателей удачи, плохо еще знакомый с его порядками. – Тасар велел мне, подыскать ей замену среди пленников. Разреши, я…

Слетевшая с плеч голова оборванца, была ему ответом. Застывшие от ужаса рабы и разбойники, завароженно наблюдали, как тело без головы, трясясь, продолжает стоять, а из того места, где только что торчала неразумная образина, извергаясь брызжет кровь. Пустынник не обращая внимания на произведенное им на окружающих впечатление, перетерев пальцами рукоять вложенного в ножны меча, не изменив своему спокойствию, выразил через приближенных просьбу Тасару, если только тот не желает видеть свою голову в подобной прогулке, приучить своих людей к порядку и не подсылать к нему больше всяких болванов. И так же спокойно, не спеша направился в сторону, где сидела Ама.

– Да продлятся долго лета твои, досточтимая Ама. – Поприветствовал он связанную старуху.

И когда та подняла на него изможденное лицо, продолжил:

– Надеюсь добрая угун чувствует себя хорошо?

Старая Ама, в ответ лишь хмыкнула.

– Ты смеешься. Из этого я должен полагать, что тебе хорошо?

– Ты назвал меня доброй.

– Я сказал то, что есть.

– Так ли это? – Покачала головой старуха.

– Так и есть.

– Сколько раз прежде, мне приходилось жалеть о своем мягкосердечии, и я давно уже стараюсь не выказывать излишнего доверия к людям.

– Только добрый человек будет привечать незнакомого странника и заботиться о трупе чужака презренного звания, когда у самого судьба незавидна.

– Увы. Значит, все мои старания напрасны.

Растянувшись в улыбке, пустынный скиталец благодушно заметил, что ее добрый нрав не изьян, но достоинство.

– Ты так говоришь, потому что пользуешься чужой добротой себе на пользу, сам же считаешь незлобливость дуростью слабаков.

– Оо, я вижу тебя в жизни, сильно поколотило, и ты встречала так много подлости и обмана, что успела изучить умозрения скверны.

– Как видно не хорошо.