Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

– Ты злишься, что я поступил с вами так сурово, но прошу выслушать и понять и меня. Ты думаешь, я получаю удовольствие от того что с вами учинил? Эх, если бы вы смогли меня понять. На самом деле, вы мне много ближе, чем все эти мои собратья по скитаниям, и случись нам встретиться по-иному, я был бы счастлив, быть вашим другом. Но такова уж судьба скитальца, что ты не знаешь, куда завтра тебя приведут твои скитания – в служение людям или на их беду. Может быть, мне самому осточертело быть вечным проклятьем на языке. Но я вынужден быть суровым. Так уж случилось, что мои сотоварищи, это сброд сошедшийся со всего света и поклоняющийся разным богам, и им не так просто объяснить порядок мироздания и законы человечности. – Он говорил с ней, не опасаясь, что подручные услышат его откровения. Находящиеся рядом надсмотрщики, ни слова не понимали из их разговора. – Некоторые из них настолько дики, что приходится прибегать к единственному способу, чтобы усмирить их. Они ведь как только приходят, думают, что попали в этакое братство, где все друг другу равны и никто никому не должен, а вожак для них, что-то вроде накидки, которую если что, можно легко скинуть или сменить. Вот и приходится показывать им, что это не так, держа их в узде, приучая к порядку, к тому, что пора забыть все их разногласия веры и языка. Потому что все их родичи и даже родители теперь им чужды, а боги их теперь ничто, пока есть я: я – теперь им и есть родитель; я – для них и есть бог. А кто про это забывает, тот заканчивает как эта собака.

При последних словах, он кивнул в сторону валяющегося на песке безголового тела.

– Тут уж не до дружбы. – Вздохнув, задумчиво произнес пустынник. – Удел богов – одиночество.

И подумав еще, продолжил:

– И такое же величие воли, видел я у вашего мальца. Потому и хотел уберечь мир от его неупокоенного духа и людей от него, а самого его от терзаний. Но я не желал ему зла. Я лишь хотел, чтобы он не повторял проклятую судьбу, выпавшую на мою долю. Оставь я его на воле, он не смирился бы с участью простого бродяги как вы; его дух, вел бы его к стремлениям подминать устройство мира. Не знаю, вышло бы у него хоть пошатнуть его, но навести смуту он бы мог, попутно уничтожая все хорошее в себе.

– Он был еще совсем мальчик. Какая опасность от мальчика?! И откуда ты можешь знать, что ожидало его в будущем? Об этом известно только Намтару. Может быть, он женился бы на Нин, и они зажили бы тихой, семейной жизнью, колеся с нами по дорогам или обрабатывая землю. А уж, мы старики, их бы обеспечили всем необходимым. – Сокрушалась старушка.

– Ты видела его глаза? Он не утешился бы тихой семейной жизнью, но снова и снова вырывался бы от вашего однообразия. Все это, прочел я в его дерзком взгляде.

– Что ты клевещешь на мальчика? Какая дерзость? У него были очень спокойные, добрые глаза. Видимо зависть тебе совсем застила очи, раз говоришь такое. Слышали мы, как ты изливался соловьем, воспевая молодость. Он был молод и полон сил, и у него было еще все впереди…, – всплакнула гадалка, – а ты уже исходил свой век, вместе со своими свершениями, какие бы у тебя они ни были. Я их не знаю, и знать не желаю, и не мне тебя судить; но придет время, Намтар и другие ануннаки, сами решат твою судьбу.

– Ох, сколько яда, сколько яда. Досточтимая угун, клянусь жизнью, и тебе подобное приходило в голову, раз тебя так огорчили мои слова. Только ты сама себе, даже боишься в том признаться. Но ты права, взгляд скорее не дерзкий, в них было что-то такое, что настораживает; какая-то опасность. Будто он затаил, что-то там в себе, и ждал лишь часа.

– Ничего такого я не замечала.

– Хм. Не думаю, что от глаз опытной гадалки ускользнуло бы подобное. То твое, хоть уже и старое, но всего лишь женское сердце, настолько пленено им, что не желает видеть правды. И даже если бы ты, ничего не заметила в его глазах, это лишь потому, что он их все время прятал.

– Не говори глупостей. Он прятал глаза лишь из-за своей застенчивости, от того, что не привык долго находиться в людях.

– Ты не заглядывала в них. А если бы посмотрела, то сквозь тепло доброты и спокойствия, увидела бы пристальность обжигающего холода. – Продолжал стоять на своем пустынник, и когда Ама отчаянно замотала головой, победно усмехнулся теребя бороду. – Я знаю, он бы не стал прислуживать вельможам, но и мне соратником бы не стал. А зачем мне тот, кто будет стоять на моем пути? Мне было бы неспокойно, когда б я знал, что где-то ходить тот, кто может затмить мою славу, или представляет опасность моему благополучию. Сейчас же с покоем в душе, я могу отправиться к себе на север, где меня ждут мои женщины, и буду разводить скот, тихими вечерами у себя в шатре, вспоминая, рассказывать своему семени про лихие времена. – Закончил он умиротворенно.

– Но ты же не думаешь, что я пришел к тебе изливать душу. – Переменил он предмет разговора. – Ты наверно уже знаешь, что рабыня готовившая нам, накануне все-таки покинула нас. Жалко. Она вполне удовлетворяла нашим потребностям.