Абанер

— Преподавателей на комсомольские собрания не допускаем, а этих головастиков зачем?

Пока комсомольцы спорили, в дверях показался Валька с ведром и, увидев ребят, разинул рот.

— Чего испугался, заходи! — приказал Чуплай. — Мойте, черт с вами, и сами смывайтесь поскорее. Но запомните, что здесь услышите, никому ни слова, ни полслова. Государственная тайна.

Комсомольцы уселись за длинным учительским столом, а Сережа с Валькой стали перемывать пол, стараясь не стучать партами. Чуплай строго посмотрел на ребят, объявил собрание открытым и, приподнявшись на костылях, не очень стройно, но громко затянул хрипловатым голосом:

Вставай, проклятьем заклейменный!..

Все встали, подхватили, комната наполнилась разноголосыми звуками. Мальчики положили тряпки и тоже стали петь.

«Хоть бы немножечко послушать, какая у них тайна», — подумал Сережа.

Потом Чуплай так же строго читал повестку дня: о праздновании шестой годовщины Октября, о читках газет в общежитии, о ликвидации неграмотности в деревне, о заготовке дров для городка, об освещении, о борьбе с подсказками, о неудачах комсомольцев, о борьбе с танцами, ношением галстуков, курением, щелканьем семечек и другими буржуазными предрассудками.

Сережа с Валькой мыли пол и слушали. Каких только вопросов не было в повестке! Об антирелигиозной работе, об уборке картофеля, о столовой и даже о «протаскивании музыкантом Ясновым-Раздольским вредной идеологии на сцену». А где же тайна?

Чуплай читал, что-то вычерчивал в листке и снова читал.

— Шестнадцать вопросов. Какие будут изменения и дополнения?..

— К полночи успеем разобрать? — вздохнула Мотя, а комсомольцы засмеялись. Но секретарь глянул на них так, что сразу стало тихо.

— По первому вопросу я скажу, — продолжал сосредоточенно Чуплай. — Скоро годовщина Октября. Запомните — шестая. Еще ни одна революция в мире шестую годовщину не справляла. И мы должны отметить ее не как-нибудь, а чтобы все в городке почувствовали. Во-первых, подготовить хороший доклад, в международном масштабе положение осветить. В Германии коммунистов в тюрьму сажают, газеты коммунистические закрывают. А наши второступенцы неуды получают, у девчонок танцульки на уме. Герасим три неуда схватил, а на шею галстук повесил. И это комсомолец! Староста группы! Сменял революцию на галстук…

— Чего ты к галстуку прицепился? — побагровел Светлаков.

— О галстуках отдельный вопрос есть!

— О неудах, о танцах-манцах! — засмеялись за столом.

— Ти-хо! — рассердился Чуплай. — Я еще не кончил. Орать потом будете. Вот я и говорю — сделать доклад, чтобы кое-кому мозги вправить. Кто у нас может сделать доклад? Давайте поручим Бородину. Нет возражений? Запиши, Мотя, в протокол.

— Не поручить, просить, — поправил Светлаков. — Неудобно все-таки.

— Все равно, — отмахнулся Чуплай и стал загибать пальцы. — Второе — неуды к Октябрьской ликвидировать, третье — чистоту в городке навести, четвертое — вечер хороший подготовить.

— Василь Гаврилыч хор собирает!

— Оперу хочет ставить!

— Не оперу, оперетку!

— И не к Октябрьской, к Новому году…

— К черту оперу, даешь синюю блузу!

— Хватит блузу! Оперу!

Чуплай метнулся, схватил кусок мела и грохнул по столешнице, от мела полетели крошки.

— Не галдите, как сороки! Опера, опера! А какая опера? Вы спросили у Василь Гаврилыча? Может, там революцией не пахнет, одни графы да князья…

Сережа с Валькой мыли нарочно помедленнее, протирали подножки у парт, подбирали соринки в столах.

Сережа вопросительно поглядывал на Вальку. Ячейка!.. Ей до всего дело! И до неудов, и до галстуков, и до танцев… Значит, она в городке самая главная. Не учителя, не Бородин, ячейка! Чуплай так и сказал: поручить Бородину… А это кто кого отчитывает? Сережа выглянул из-за шкафа и увидел, как Мотя размахивает руками перед самым носом Чуплая.

— Не все правильно говоришь, комсомольский секретарь, завираешься. Неуды ликвидировать, а танцы зачем? У тебя кто вальс станцует, тот против революции. А где это записано? В городах танцуют, а нам нельзя!..

— Кто танцует? Нэпачи, перерожденцы всякие.

— Ничего не перерожденцы, заводские ребята. Я сама у них в клубе была, в гости к сестре ездила…

— Вот откуда это дрыгоножество пошло! Некрасова привезла! Ты и будешь отвечать. Персонально! — пригрозил Чуплай.

— Так чего в танцах плохого? Хулиганить ребята меньше будут!

— Лучше скажи, самой танцевать хочется…

— Хочется! — вспыхнула Мотя.

За Мотю вступилась стриженая очкастая девчонка и какой-то тихоня парень, который до этого не сказал ни слова. Светлаков с важностью процедил:

— Революция не пострадает. А чего ребятам делать на вечерах? Целоваться?

— Ага, не все твердолобые! — обрадовалась Мотя. — И про оперетку ты, Чуплай, неправильно сказал. К Октябрьской надо концерт подготовить, а к Новому году — оперетку.

Сереже очень хотелось узнать, кто кого переспорит, Чуплай Мотю или Мотя Чуплая, и будут ли ставить оперетку, но дело испортил Валька. Дежурные давно закончили уборку и смирно сидели на задней парте. Они просидели бы так все собрание, но, когда заговорила Мотя, Валька не выдержал и подскочил.