Тихо скрипели перья, подростки морщили лбы, Женька кусал и облизывал губы. Сережа снова посмотрел на пример и шлепнул себя ладонью по лбу. Какой же он дурак! Спутал квадратные скобки с фигурными! Сломав от нетерпения карандаш, он взял ручку и принялся решать снова. Теперь пошло на лад, ход за ходом распутывался хитроумный узел. Ура! Здесь можно сократить! Он переписал пример в четвертый раз, потом в пятый. Вместо миллионов в числителе и знаменателе остались совсем небольшие числа, потом они еще сократились, в ответе четырехэтажного примера получилась единица. Из-за этой несчастной единицы он так измучился, столько выстрадал, перепортил бумаги!.. Сережа тихо засмеялся и открыл глаза.
…В окна врывалось яркое солнце, радужные пятна бегали по стенам. Напротив стоял топчан Вальки, слева — Евгения Новоселова. Широко раскинув руки, Валька улыбался во сне и сладко посапывал носом.
Есть Абанер!.. Есть!.. И Сережа учится во второй группе! А дома об этом еще не знают. Хорошо проснуться утром, когда впереди у тебя хорошо. Опять будут заливистые звонки, веселые перебежки из кабинета в кабинет, опять заведующий Бородин будет показывать электрическую машину, старая химичка, немножко похожая на колдунью, толочь серу в ступке, наливать кислоту в пробирки, а вечером чудаковатый музыкант соберет ребят на хор.
Сережа вскочил с постели, распахнул окно. Лес был залит радужным светом. Вперемежку с зеленой хвоей трепетали желтые, рыжие и красные блики увядающих осин. В комнату пахнул пряный запах смолы, настоя трав и грибов.
Мальчик одевался, мурлыкая под нос:
Что же еще здравствуй? Ах, да!..
Дверь широко распахнулась, на пороге показался Чуплай.
— Сай илет, кутырет! — сказал он громко.
Валька приподнял черную стриженую голову, Новоселов высунулся из-под одеяла, протер глаза.
— Не понимаете? Это я по-марийски здоровкаюсь. У нас в комнате печку перекладывают. Пустите хромого черемисина пожить?
Жить вместе с этим злющим Чуплаем! Сережа с Валькой посмотрели друг на друга, Женька равнодушно зевнул.
— Живи!.. — не очень охотно ответил Сережа.
— Так ведь я тоже не русский. Я еврей, — прибавил Валька и стал натягивать штаны.
— Все равно: русский, француз, татарин! — махнул рукой Чуплай. — Не против марийца? Хорошо! Сай!
Только сейчас Сережа заметил, что глаза у Чуплая узкие, скулы немного выдаются вперед. Не скажи Чуплай, что он мариец, об этом и не подумал бы никто. И про Вальку никто не говорил — не русский.
— Э-э, да у вас мелюзга собралась! — оглянулся Чуплай. — Один товарищ гимназист побольше.
— Они подрастут! — снисходительно уверил Женька и раскрыл перед Чуплаем портсигар.
Ребята с любопытством разглядывали вещи хромого. Деревянный чемоданчик, стопка книг, шлем с красноармейской звездой, бритва.
— Тебе, Чуплай, может, возле окна холодно, так я могу туда, а ты на мое место возле печки… — нерешительно предложил Валька.
Чуплай усмехнулся.
— Спи, Валька, возле печки. Только едва ли… возле нее согреешься. Дров-то у городка нет.
«А он не очень злой», — подумал Сережа.
Когда Валька принес из кухни чайник с кипятком, Чуплай весело крякнул, достал из чемоданчика полдесятка огурцов и бросил на стол.
— Ешьте, ребята!
Сережа вытащил из котомки остатки сала и две засохшие воблы.
— Копченка запылилась, а совсем свежая.
У Вальки нашлось две головки чесноку. Женька глянул исподлобья и поставил на стол горшочек с медом.
— Эка, мы разбогатели! — засмеялся Чуплай.
Ребята, обжигаясь, пили кипяток, ели огурцы, сало, рыбу, даже Валькин чеснок пошел в ход. Вместе с хромым марийцем в комнату пришла необыкновенная простота.
«Да он совсем не злюка!» — опять подумал Сережа.
— Давайте, ребята, коммуну устроим! Чтобы у нас в комнате все общее было!
— Устроим!.. — подхватил Валька. — Кто что принесет — всем поровну.
Женька промолчал, поглядывая на Чуплая, а тот, не спеша, жевал сало и, обжигая губы о железную кружку, дул на кипяток.
— Так это не настоящая коммуна будет. У нас в марийской деревне в прошлом году коммуна организовалась. Плуги, лошади общие, работают вместе, а едят кто как захочет.
— Конечно, кто как захочет… — буркнул Женька, но Сережа упрямо сказал:
— Пусть не настоящая, а мы все-таки устроим!
— Даешь коммуну! — гаркнул Валька.
Чуплай допил чай, отставил кружку.
— Пусть будет по-вашему. Все согласны?
Ребята недоверчиво посмотрели на Женьку, он пожал плечами.
— Я — за!..
С этого дня ребята по-братски делили хлеб, картошку, луковицы, вместе пили и ели. За кипятком на кухню можно сбегать всегда, а в обед повариха накладывала в котелки гороховицу, овсяную или пшенную кашу. Разносолов на кухне не водилось, абанерцы посмеивались: «Каша кашу погоняет», но ходили за обедами, просили добавки, и повариха не отказывала.
Недели через две к Женьке приехал отец. Увидев в окно, как он привязывает к столбу жеребца, сын торопливо затоптал папиросу.
— Вы, ребята, не проболтайтесь, что я курю. Да и про коммуну не надо… Отец у меня такой… Старорежимный.