АББА или Чай с молоком

— Здеся, — сказал «мавр», и это означало: садитесь в эту кабинку.

— Мы что, вдвоем поедем? — спросила Марина. Пускай они умрут. Но почему вдвоем?

— Дывоем, дывоем, — сказал мавр, показав ослепительно белые африканские зубы. — Дывоем! Хоросо!

— Нет! — успела сказать Марина.

— Мама! — сказала Юля.

— Мама! — сказала Марина.

Ей казалось, что вместо головы у нее живот, а голова, наоборот, — в животе.

Все вокруг грохотало и кружилось. Пронеслись мимо облака, дома и деревья. В толпе мелькнуло круглое улыбающееся лицо.

— А-а-а…

Кто это? Нет, она не ошиблась: это он, Витамин.

— А-а-а…

«Смотри, — хотела крикнуть Марина, — Витамин!» Но вместо этого из груди вырвался слабый стон:

— Ви-а-та-а-а…

— Ну как? — спросила Юля, когда, покачиваясь из стороны в сторону, они шли по улице, натыкаясь на прохожих.

— Голова кружится, — сказала Марина.

— У меня тоже кружится. Я вообще спрашиваю как?

— Хорошо, — улыбнулась Марина. — Хочется петь и танцевать. Но ноги не держат.

— Я же говорила: адреналин!.

В метро они ехали молча ехали — и улыбались. «Витамин! — хотела сказать Марина: — Он был там!» А может, ей показалось?

Коля Ежов уже давно стал для Марины родным человеком. С утра до вечера она слушала рассказы о Коле. Благодаря этому она смотрела на Колю глазами подруги. Старая вражда была забыта, и теперь Коля предстал. перед ней героем. Коля пригласил Юлю в кафе. Коля вернул велосипед. Наконец, Коля любил Юлю — и только за это Марина была готова простить ему все.

Думая о Коле, Марина снова вспомнила Юрия Петровича, и ей стало грустно. Он никогда не сможет ее полюбить. Потому что он женат. Потому что ей четырнадцать, а ему — тридцать пять. Потому что она — Муся, а он — Петрович.

— Знаешь, — сказала Марина, когда они перешли на другую сторону улицы и повернули в арку, я тебе завидую.

Но ей никто не ответил.

— Юля?

И снова молчание.

— Юля!

Было уже одиннадцать — и Марина в третий раз позвонила Юле. Но Юля домой не пришла. Она не пришла вечером и не пришла утром — она вообще не пришла. Юля исчезла.

20

Александр Иванович метался по квартире, курил и пил холодную воду. Он ходил из угла в угол, он еще тешил себя надеждой. И наконец не выдержал: упал на кровать и, закрыв лицо руками, заплакал.

— Почему? — тихо сказал он. — Почему? Что-то случилось с телефоном:

— Але, это суд?

— Нет, это квартира.

И снова звонок:

— Але, это паспортный стол? И так целый день.

Он провел в милиции шесть часов. Его подозревали, ему задавали вопросы. Его мучили. И теперь сломался телефон. Он так ждал звонка. Он думал: она позвонит. Он еще надеялся. Он ждал.

И снова раздался звонок. И снова он бросился к телефону.

— Але, это магазин?

Утром пришел следователь. Посреди кухни стояла табуретка. На табуретке сидела Марина.

— Ты говоришь правду?

— Честное слово, мы шли и разговаривали. А потом она исчезла.

— И ты не заметила ничего подозрительного?

— Ничего — вы уже спрашивали.

— Ты должна вспомнить. Подумай.

— Как вы не понимаете: мы шли и разговаривали!

— Я понял. Ты можешь идти.

Марина вернулась в свою комнату. Она стояла и смотрела в окно, а потом устала стоять и села. Уже два раза звонил Евгений Николаевич, и два раза Марина отказалась с ним говорить, уже бабушка накрыла на стол и мама позвала ее ужинать, а она все сидела на полу, обхватив колени руками, и молчала.

— Марина, — на пороге стояла мама. — Я понимаю, тебе трудно, нам всем трудно. Но, пожалуйста…

«Коля! — вспомнила Марина. — Коля! Ежов!»

— Я не хочу есть, хорошо? Я скоро приду.

— Марина!

От заката крыши домов были розовыми. Во дворе играли дети. И воробьи чирикали на ветках. За это время ничего не изменилось: дома, деревья. и даже лица — Марина видела их раньше. Все было так же. А Юля? Как же Юля?

Но никто не заметил ее исчезновения. Город жил своей обычной жизнью. Во дворе бегали дети. Усталые мамы и папы возвращались с работы. Им было все равно.

Марина не могла вспомнить номер квартиры и набрала наудачу: сорок один. И угадала.

— Кто там?

— Это Марина.

Щелкнул замок, и Марина вошла в подъезд. «Третий этаж», — вспомнила она. Та женщина во дворе так говорила. Теперь казалось, это было не с ней: та женщина, и велосипед, и Юля.

Коля стоял на лестничной площадке и курил, аккуратно стряхивая пепел в пустой спичечный коробок. Он исподлобья посмотрел на Марину и ничего не сказал. И взгляд исподлобья, и эта его, аккуратность, и сигарета — все это, означало одно: он знает.

— Разве ты куришь?

— Иногда.

— Ты знаешь? — спросила Марина, чтобы как-то начать разговор.

— Знаю.

— И знаешь почему? Коля, где она?

— Не знаю.

Он потушил сигарету и, положив окурок в спичечный коробок, сунул его в карман.

— Это из-за денег? Коля, не молчи!

Они вошли на кухню. Коля сел на табуретку и закрыл лицо руками.

— Наверное, из-за денег. Я не знаю.

— Почему ты молчал? Почему?! Почему ты раньше не сказал?

— Когда раньше?

— Когда велосипед забрал. Вчера. Раньше. Не знаю когда.

Ему было нечего возразить — и он молчал.

— Ты знаешь, где это? Пожалуйста, мы должны туда пойти. Сейчас.

— Сядь.

Марина села.

— Ты уверена, что это сделали они?