Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла

Многочисленными примерами озорства, когда автор вовсе не рассчитывает, что его высказывания примут всерьез; того озорства, какое превращается усилиями его литературных интерпретаторов в нечто, о чем писатель и не думал помыслить, пестрят письма лорда Байрона, приведенные в этом томе; так он пишет матери из Константинополя:

«X., который передаст тебе это письмо, направляется прямо в Англию, и, поскольку он полон впечатлений, я не стану предвосхищать его; прошу тебя, однако, не верить ни одному слову из того, что он расскажет, а довериться мне, если у тебя есть желание узнать правду».

Всякий, кто прочтет этот том, несомненно воспримет эти строки как шутку, однако нетрудно представить себе, что его биографы откомментировали бы это письмо примерно так: «Он был весьма дурного мнения о правдивости мистера Хобхауса[665] и настойчиво уговаривал меня не верить ни одному его слову».

Не станем приводить других примеров. Том изобилует ими. Мы считаем, что капитан Медвин и мистер Ли Хант были людьми благородными, а потому воспринимали все всерьез. В действительности же тот и другой пользовались его доверием не больше, чем общество в целом, вот почему их неполные и зыбкие сведения не вызывают ничего, кроме досады.

Ничто еще не возбуждало столь сильного любопытства и не вызывало столь горького разочарования, как биография, которую оставил по себе лорд Байрон и которую мистер Мур предал огню. Мистер Мур называет ее «биографией, или, верней сказать, записками, которыми по различным причинам решено было пожертвовать» (с. 656). Записки эти, таким образом, безвозвратно исчезли, а мистер Мур остался единственным, кто пользуется репутацией самого сведущего человека в королевстве в отношении всего, что касается великого поэта; репутацией человека, имеющего доступ к самым обширным материалам его биографии, способного, как никто иной, свести эти материалы в единое целое.

К великому сожалению, однако, оказалось, что все, что стоило рассказать, рассказывать не пристало. То, что более всего возбуждало любопытство публики, — что же предшествовало тайне? — по-прежнему остается тайной. Все это, как и сон Основы, и по сей день хранится в погребенных тайниках невысказанного.

Основа: «Глаз человеческий не слыхал, ухо человеческое не видало, рука человеческая не способна схватить, язык человеческий не способен понять, а сердце человеческое не способно выразить, что такое был мой сон!»[666]

Друзья, я могу рассказать вам чудеса, но не спрашивайте у меня какие, потому что если я вам расскажу, то не буду истинный афинянин. Я расскажу вам все точь-в-точь, как случилось.

Пигва: Говори, говори, любезный Основа.

Основа: Ни слова обо мне. Все, что я скажу вам теперь, это то, что герцог кончил обедать[667].

К сожалению, добрая половина этого солидного тома посвящена вещам не более важным, чем обед у герцога.

Поговорим теперь о содержании первого тома, делая лишь те замечания, какие сами напрашиваются, и приберегая общие выводы ко времени выхода в свет второго тома.