Аборигены, кенгуру и лайнеры

До наступления темноты мы прошли тридцать километров. Остальную часть пути мы должны были проделать, полностью положившись на аборигенов. Встретились еще два крика, но перейти их было не особенно трудно. И вот к полуночи мы увидели перед собой костры лагеря живущих при миссии аборигенов. Наконец-то мы избавимся от этой проклятой сырости и сможем расправить свои усталые кости, растянувшись на сухой постели! Но с этим приходилось повременить. Между нами и манящими нас лагерными кострами была такая «мелочь», как река Ангургва. Насколько мне было известно, вода в этой реке в сухой сезон не высыхала, и возле миссии река имела приливы и отливы. Поскольку лодки у нас не было, нам предстояло перебираться через реку вплавь. Река — это значит крокодилы, но мы меньше всего думали об этом. Еще большая опасность заключалась в том, что мы были измучены, могли не справиться с течением и утонуть.

Туземцы стали что-то кричать своим соплеменникам, находившимся на той стороне, и несколько человек подошли к берегу, до которого от нас было самое большее сто метров. Один из аборигенов побежал в миссию, расположенную немного выше по течению, и разбудил миссионера, который также пришел на берег реки. Громко крича, мы рассказали ему о том, кто мы такие и что нам от него нужно. Также криком он объяснил, что с одного берега на другой протянут канат, которым туземцы пользуются, переправляясь через реку во время прилива, чтобы их не снесло. Если у нас хватит решимости, мы можем, держась за него, перебраться на другую сторону. Посылать же в темноте лодку было бы слишком рискованно. В ином случае нам придется подождать, пока рассветет. Будучи человеком осторожным, я предпочел не рисковать, Маунтфорд, у которого еще не изгладилась из памяти дневная переправа через реку, — тем более. Суини сначала был готов попытаться, но потом также решил, что осторожность — лучшая часть мужества, и остался с нами. Едва ли нужно говорить о том, что туземцы ничего не боялись и спокойно переправились к своим товарищам на тот берег. Мы втроем провели беспокойную ночь у костра и с нетерпением дожидались первых лучей солнца.

В конце концов все же рассвело, погода была прелестная, дождь прекратился. Мы быстро переправились через реку и уселись за завтрак с миссионером, которому Маунтфорд, теперь уже подробнее, рассказал о положении в Умба-Кумбе и объяснил, что нам нужно. Нет, миссионер ничего не слышал о разыскиваемом нами судне, но ведь он не сидел все время возле приемника, может быть, что-нибудь и передавали о его местонахождении.

Сначала нам пришлось присутствовать при богослужении, а потом дожидаться десяти часов — условленного времени связи с Дарвином. Маунтфорд и Суини прослушали службу, я же попросил меня извинить, так как хотел освежить свое знакомство с аборигенами в миссии. Некоторые из моих старых приятелей наверняка оставались язычниками, церковь они посещали только по воскресеньям.

Старый Банью был в лагере. Сидя на корточках, он раскрашивал гроб из коры: вчера родился мертвый ребенок.

— Да, да, многое изменилось, — сказал он.

Официально, для миссии, у него теперь только одна жена, да и в буше он бывает редко. Вечером они устроят для умершего ребенка небольшой концерт — это миссионер разрешает. У него, Банью, есть кое-что показать мне. Старый Калиова, проходя мимо, тоже заверил меня, что они могут мне что-то показать, — только я не должен говорить об этом миссионеру. Я не имел представления, о чем идет речь, потому что ни их английский язык, ни мои весьма ограниченные познания в языке Грут-Айленда не помогали нам понять друг друга. Но сначала я должен был их покинуть, потому что ко времени, назначенному для передачи, я хотел быть в миссии; я сказал, что приду позднее.

С большим волнением мы ожидали установления связи с Дарвином, надеясь хоть что-то услышать о судне со снаряжением для экспедиции и провиантом. Но напрасно, из-за атмосферных помех ничего нельзя было понять. Мы могли говорить со станциями, находящимися далеко на западе Северной территории, и с южными станциями. Мы слышали и Дарвин, но не понимали ни слова. Станция Оэнпелли предложила принять от нас сообщение и передать в Дарвин. Миссионер попытался сделать это, но не успел сказать все, что нужно, так как наш передатчик заглох, хотя мы еще слышали Оэнпелли. Итак, нам приходилось ждать до пятнадцати часов — времени следующей передачи. Я улегся на походной кровати, так как очень устал. Однако, кроме общей усталости и боли в мышцах, я не ощущал никаких последствий вчерашнего напряжения, я даже не натер себе ноги.